Диана Балыко - Любовь как…

Короче, настроение мое – это качели – от счастья к несчастью, как пишут в учебнике по драматургии».

На сцене бегали, кричали, изменяли и убивали под веселую музыку.

– Настоящих мужчин украшают синяки на лицах их врагов! – стучал кулаками в грудь не в меру народный артист.

Рядом с Галей сидела семейная пара – толстый мужик и его розовощекая жена. Мужик похрюкивал. Жена повизгивала. Действо приводило их в восторг. Чем меньше на актерах оставалось одежды, тем больше накалялись страсти на сцене и в зале.

«Если ребенок болен, – рассуждала Галя, – значит, он еще больше нуждается в материнской любви и заботе. Он беспомощен и беззащитен, отдать его в детский дом – значит убить его. Некоторые считают, что всех больных и немощных надо отстреливать. Сегодня ты полезен, а завтра тебе на голову упадет кирпич, и если не прибьет сразу, то прямая дорога в специальное учреждение. Когда-то я и сама была уверена, что инвалиды рождаются только в семьях, где пьют-курят-матерятся. Людей в инвалидных колясках я видела редко и издалека и ничего, кроме брезгливости, к ним не испытывала. Я даже не задумывалась о том, что это – люди. Чтобы что-то понять, мне нужно было родить такого сына».

Полтора часа без антракта. Артисты вышли на поклон. Зал рукоплескал. Усатый народный крикнул:

– Автора!

Актеры подхватили.

Стройный, сияющий, в сиреневом бархатном пиджаке и голубых джинсах, впорхнул на сцену драматург Рудаковский. И Гале вдруг стал очевиден контраст ее нелепых замшевых сапог с белесыми следами от городской соли, рассыпанной по тротуарам, с гламурным и продуманным до деталей образом Сержа. И сразу стало понятно, что не будет никакого разговора. Не потому, что Серж против. Он не против. Просто нет потребности. О чем они могут говорить – два совершенно чужих человека?

«Надо было чаще ходить на физ-ру! Там учили прыгать через козлов», – вспомнила Галина слова подруги и стала пробираться к выходу. В проходе стоял счастливый, распираемый от гордости за сына отец Сержа. Он вдохновенно смотрел на сцену, и у Гали не было ни одного шанса быть узнанной. И все же она сунула в руки мужчине бумагу.

– Сан Саныч, передайте это Сереже.

Это было свидетельство о расторжении брака. А невысказанные слова застряли комом в горле. Комом обиды.

Галя обратилась ко мне, когда Роме было шесть лет. Ей жизненно необходима была помощь психолога. Но все же в тот момент, когда мы познакомились, в этой помощи она нуждалась уже не так остро, как пять, четыре, три и два года до нашей встречи. Просто все эти шесть лет она боролась не за себя. На себя она давно уже махнула рукой. И спасали ее только рисунки. Она рисовала фей и гномов, тяни-толкаев и нераскисай-веселяев, пеших аистов и летучих жаб, странствующие деревья и говорящие дома, женщин с солнцем вместо лиц и мужчин с большими сердцами… Она рисовала везде – на салфетках в кафе, в альбоме – дома, в фотошопе – в ноутбуке, в блокноте – в транспорте, в медкарте сына – в поликлинике (за что ей постоянно выговаривали врачи)…

Даже у меня на первом сеансе она постоянно царапала в ежедневнике какие-то цветочки-веточки и извинялась:

– Это просто нервное. Не знаю, куда деть руки.

Галя придумывала волшебные миры просто для того, чтобы выжить, чтобы не сойти с ума. Потому что реальный мир жесток и равнодушен. В этом мире у человека нет права быть слабым, больным.

– Я все время как будто извиняюсь перед кем-то невидимым за болезнь Ромы и за то, что я его мать, – сказала мне Галя в нашу первую встречу. – Раньше мне казалось, я знаю весь мир: я собирала его по крупицам сыгранных мною ролей в театре. И от любви умирала, и стервой была, и Жанной д’Арк… А потом поняла, что по-настоящему я знаю только одно: как быть мамой ребенка-инвалида. Ребенка, который в свои шесть лет так и не научился ходить, разговаривать, держать ложку и понимать мои колыбельные, сказки… При каждом удобном случае он бьет себя по голове, по лицу. Если его вовремя не остановить, он может разбить руки или губы в кровь… Про то, что знаешь, рассказывать трудней всего. Но это невозможно носить в себе. Я покупаю книжки по так называемой позитивной психологии, учусь жить здесь и сейчас, радоваться мелочам, но все время чувствую себя виноватой…

– Стоп, стоп, девочка, – я прервала Галю, – книг о счастье сейчас море. Ими наводнены все полки магазинов. Но, как говорили в рекламе, не все йогурты одинаково полезны! И если, листая книгу, ты встречаешь через страницу странные, бездоказательные утверждения типа «Вы истинно счастливы каждую минуту вашей жизни; единственная ваша проблема в том, что вы не всегда это сознаете» или «Мощным лекарством является беззаветное стремление к счастью», – смело бросай эту книгу в корзину, но не потребительскую, а мусорную! Ибо такие книги накладывают запрет на признание несчастья как такового. Если тебе плохо, если ты расстраиваешься и грустишь, значит, ты – последний лузер, неудачник и тебе не место в мире счастливых.