Росс Розенберг - Любовь или зависимость? Почему предрасположенность к нездоровым отношениям передается через поколения и как это остановить

Мой отец также страдал от социофобии и депрессии средней степени тяжести. Его биологические и связанные с окружением проблемы в детстве, в особенности ярко выраженная вербальная и эмоциональная жестокость, в дальнейшем вылились в личностные и связанные со взаимоотношениями нарушения психики. Любовь и нежность, полученные им от матери, дядюшек и деда, не могли излечить его от травмы привязанности, превратившейся в нарциссическое расстройство личности во взрослом возрасте.

Будучи ребенком и подростком, мой отец находил себе убежище в учебных занятиях, где он имел друзей. В 18 лет он сбежал от тирании бабушки и от ограниченных финансовых возможностей, поступив на службу в армию. Мой папа описывал четыре года, проведенные в Германии после окончания Второй мировой войны, как веселое время, ведь у него впервые в жизни появилась свобода, чтобы понять что-то о себе самом, о жизни и об окружающем его мире. Как и его собственный отец, он был достаточно привлекательным для дам. Я помню нескольно неловких ситуаций, когда мой папа хвастался своими победами на любовном фронте над «доверчивыми, эмоционально зависимыми и совершенно нищими» немецкими женщинами.

Четыре года спустя после своей демобилизации из армии мой отец окончил Иллинойский университет, получив степень бакалавра в области инженерии. Как и с армейскими историями, он часто хвалился тем, что имел несколько подружек, не являвшихся еврейками, на которых никогда не намеревался жениться. Когда он решил остепениться, он начал активно искать жену-еврейку. Помимо ее религиозной принадлежности, она должна была быть молода и привлекательна. Когда он выбрал мою маму, чтобы жениться на ней, он закончил длительные отношения, которые у него были с более взрослой женщиной нееврейского происхождения. Мало того, что он описывал свой разрыв с ней достаточно холодно и без каких-либо чувств, но он даже улыбался, рассказывая эту историю.

В 1950-х годах лучшим местом знакомств для одиноких евреев были танцы, спонсируемые синагогой. Когда мой отец впервые встретил мою мать, он холодно отверг ее, потому что ей было всего 16 лет. Моя мама с болью вспоминала, как он отказал ей и плавно перешел к заигрыванию с ее 18-летней подружкой. Два года спустя на тех же танцах они встретились во второй раз. Как только мой отец осознал, что она была совершеннолетней, он тут же включил режим обольщения. По рассказам моей мамы, он произвел на нее сильное впечатление, потому что был старше и казался более зрелым, харизматичным и привлекательным. Но что ей понравилось больше всего, так это то, что он был евреем, имел диплом инженера Иллинойского университета, работу, машину и возможность позволить себе собственный дом. Моя мама была легкой и достаточно сговорчивой добычей.

Мой папа безнадежно влюбился в мою мать из-за ее потрясающей красоты, невинности и готовности обожать и ставить его на пьедестал. Моя мать позволяла ему разыгрывать его фантазию о том, что он хороший муж, прекрасный отец и работящий кормилец семьи. В ответ мой отец давал моей матери жить в своей фантазии об обожаемой и порядочной жене, матери и хранительнице домашнего очага. Они не только нашли друг в друге эмоциональное убежище, но и получили возможность проиграть реалистичную сюжетную линию, в которой «парень встречает девушку, и они счастливы всегда и навечно», хотя это было лишь временным явлением. В реальности ни один из них не осознавал, какой одинокой была его вторая половинка, или то, насколько каждый из них нуждается в браке, несмотря на попытки сбежать от него. Их уникальная семейная история и соответствующие детские травмы привязанности создали идеальный любовный союз.

Мой отец страдал от социопатии и клинической депрессии на протяжении всей своей жизни. В 55 ему официально диагностировали глубокую депрессию, когда произошла его первая из 10 последующих госпитализаций. Позже я узнаю, что еще в 40 лет он начал злоупотреблять рецептурными медикаментами, чтобы избежать психологической боли. К 65 годам его усиливающаяся зависимость от лекарств потребовала стационарного лечения. Он зависел от стимуляторов. Позже у него развилась полноценная зависимость как от стимуляторов, так и от наркотиков, благодаря чему он оказался на стационарном лечении в рамках программы лечения от наркотической зависимости. Мой отец страстно желал ощутить чувство защищенности и безопасности, которое он испытывал во время своих постоянных пребываний в стационаре. В этих медицинских учреждениях он мог сбежать от своих проблем, освободиться от тревоги и беспокойства и в то же время быть окруженным заботой и вниманием. Это было дурной привычкой, которую никто в семье не мог понять.