Шерил Стрэйд - Прекрасные мелочи. Вдохновляющие истории для тех, кто не знает, как жить дальше

Одна из этих девочек была по-настоящему красивой. Она напоминала юную Элизабет Тейлор, только изгиб губ другой. Безупречная кожа. Голубые, точно вода, глаза. Длинные блестящие темные волосы. Бюст четвертого размера, а туловище тоненькое, как у модели. Когда мы познакомились, ей только-только исполнилось тринадцать. К тому времени она уже трахалась с пятью парнями и делала минет десятерым. Она лишилась девственности в одиннадцать лет с бывшим бойфрендом матери, который теперь сидел в тюрьме за кражу телевизора. Любовнику было тридцать два. Он имел ее почти каждый день на краю школьной парковки. Я убедила ее согласиться поехать со мной в центр планирования семьи, чтобы ей могли сделать инъекцию «депо-провера». Когда мы туда пришли, она не позволила женщине-врачу провести исследование тазовой области, а врач не хотела делать укол без осмотра. Она плакала, и плакала, и снова плакала. Она рыдала с таким сильным страхом и болью, словно кто-то вошел в кабинет и прижал раскаленный утюг к ее роскошной ягодице. Я наговорила миллион утешительных, вдохновляющих, поддерживающих слов. Женщина-врач вторила мне, правда в командных тонах. Но эта девочка, в свои тринадцать лет успевшая переспать с пятью парнями и сделавшая минет десятерым, не соглашалась три минуты полежать на смотровом кресле в хорошо освещенном кабинете в обществе двух женщин с благими намерениями.

Другая девочка носила гигантского размера толстовку с капюшоном, подол которой был до колен, а капюшон закрывал голову в любую погоду. Ее лицо скрывал плотный занавес волос, выкрашенных во все панк-роковые цвета. Было такое ощущение, что у нее два затылка, а лица нет вовсе. Чтобы сориентироваться, она незаметно наклоняла голову то так, то эдак, и выглядывала из-под своей волосяной ширмы. Она неделями отказывалась разговаривать. Она последней спросила, можно ли ей взять мою ручку. Познакомиться с ней – все равно что пытаться завоевать расположение дикой кошки. Почти невозможно. Один шаг вперед – и тысяча шагов назад. Но когда я приручила ее, она убрала от лица волосы, и я увидела бледное, хрупкое личико, покрытое юношескими прыщами. Она рассказала мне, что бóльшую часть ночей проводит в полуразвалившемся деревянном сарае возле переулка, позади многоквартирного дома, где живут они с матерью. Она ночевала там, потому что ей было нестерпимо оставаться в квартире с буйной матерью – алкоголичкой и психически больной женщиной, у которой то и дело кончались таблетки и время от времени случались припадки агрессии. Эта девочка закатала рукава своей толстовки и показала мне резаные раны на руках в тех местах, где она раз за разом кромсала себя опасной бритвой, потому что это было приятно.

Третья девочка рассказала мне, что, когда бойфренд матери впал в ярость, он выволок ее на задний двор, включил садовый шланг и держал ее, пригнув лицом к струе ледяной проточной воды, пока она едва не захлебнулась, а потом оставил на улице на два часа. Стоял ноябрь. Было около пяти градусов тепла. Он делал это не в первый раз. И не в последний.

Я сказала девочкам, что такого рода вещи – это ненормально. Что это неприемлемо. Незаконно. Что я позвоню кому-нибудь, и этот кто-нибудь вмешается, и это прекратится. Я звонила в полицию. Звонила в службы защиты детей штата. Звонила каждый день, и никто ничего не сделал. Ни один человек. Ничего. Ни разу. Не важно, сколько раз тот мужчина едва не убивал маленькую девочку, поливая ее водой из садового шланга на заднем дворе, или сколько раз тридцатидвухлетний любовник поимел тринадцатилетнюю девочку с большой грудью на школьной парковке, или сколько раз девочка в капюшоне, прятавшая свое лицо, спала в дряхлом дровяном сарае, пока ее мать бушевала в квартире.

Я и сама не жила, как у Христа за пазухой. Я получила свою долю трудностей и печалей. Я думала, что знаю, как устроен мир, но не могла поверить в эти истории. Мне казалось, что, если становится известно, что с детьми творится что-то неладное, этим плохим вещам положат конец. Но мы живем в другом обществе, дошло до меня. Такого общества нет.

Однажды, позвонив в службу защиты детей, я попросила женщину, которая сняла трубку, внятно объяснить мне, почему никто не защищает детей. Она рассказала, что для подростков, которым не грозит реальная опасность, не предусмотрено финансирование, поскольку наш штат – банкрот, и поэтому службам защиты детей приходится тщательно расставлять приоритеты. Они быстро реагируют, если детям меньше двенадцати лет, ну а по поводу тех, кто старше двенадцати, пишут заявления по фактам телефонных сообщений и складывают их в папочку, вписывают имя ребенка в длинный список детей, чьи обстоятельства однажды кто-нибудь проверит, когда появятся время и деньги, если время и деньги когда-нибудь будут. В подростковом возрасте есть один плюс, конфиденциально поведала она мне: если дома им становится невмоготу, они обычно убегают, а под беглецов выделяется большее финансирование.