Мэг Джей - Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее

Многие дети переносят развод родителей относительно спокойно, даже если впоследствии говорят, что это событие стало формирующим – точкой отсчета их жизни. Три четверти детей из разведенных семей утверждают, что выросли бы другими людьми, если бы их родители не развелись [85]. Такие дети в два раза чаще чувствуют, что их детство прервалось раньше времени [86], а некоторые говорят, что лишились способности играть [87]. Они считают, что самые счастливые дни были до распада семьи, и их очень беспокоит, что эти лучшие дни больше никогда не повторятся.

Отец известной американской поэтессы Сильвии Плат скончался, когда ей было девять лет, и позже она вспоминала это время так: «Мой отец умер, и мы переехали вглубь материка. С этого момента девять первых лет моей жизни оказались запечатанными, словно парусник в бутылке – красивый, недоступный и старинный; прекрасный сказочный миф» [88]. Отец Сэма не умирал, но, как и в случае Сильвии Плат, девять лет, проведенные в полной семье, тоже вдруг начали казаться чем-то запечатанным в бутылке, может, и не таким великолепным и определенным, как старинный парусник, а, скажем, чем-то вроде горсти старинных монет, звенящих внутри. Эти старинные монетки были счастливыми воспоминаниями Сэма о папе и, возможно, даже о прежней жизни. Когда-то он думал, что будет год за годом продолжать бросать в бутылку очередные монеты, но теперь ему казалось, что горстка порыжевших медяков – это все, что у него есть.

Отец Сэма был родом из Бруклина; в Вирджинии 1970-х годов этот округ Нью-Йорка считали зарубежьем, а не просто стильным районом. Отец был янки, что в понимании Сэма было плохо, но мальчику всегда казалось, что его отец особенный, что с ним происходит нечто, о чем не знают окружающие. Это ощущение усиливалось по субботам, которые они проводили вместе, рассматривая старые отцовские слайды с изображением Кони-Айленда или перебирая коллекции марок, когда-то принадлежавшие деду Сэма. Мальчику очень нравилось касаться кончиками пальцев гладких покрытых целлофаном страниц альбомов и слышать треск, который они издавали при переворачивании. Сэма восхищали и удивляли старомодные фотографии и цены – один цент, три цента! – на марках.

В другие субботы они ездили вдвоем на берег океана, где отец учил Сэма кататься на океанских волнах на красно-синем брезентовом поплавке. А если волны были слишком большими, они спрыгивали в воду и занимались бодисерфингом: Сэм катался на папиной спине, обхватив его за шею руками. Отец научил мальчика нырять под волны, которые сначала его пугали, и задерживать дыхание до тех пор, пока волна, достигнув пика, не отхлынет и не спадет до лодыжек. Во время отлива они охотились на моллюсков, выискивая небольшие пузырьки воздуха во влажном песке берега, а потом копая в нужном месте как можно глубже и быстрее. Во время прилива Сэм с отцом ловили крабов, привязывая куриные шеи к сеткам и опуская их в воду с пирса. Задача Сэма заключалась в том, чтобы держать леску и ждать поклева; почувствовав рывок, мальчик в волнении прыгал то на одной, то на другой ноге, пока отец, подбегавший к нему, вытаскивал леску из воды, быстро перебирая руками, и обхватывал сеть вокруг ничего не подозревавших крабов.

Когда в их пенополистироловой корзине царапалось с дюжину крабов, отец с сыном с триумфом везли их домой, чтобы сварить живьем. Отец бросал смешно дрыгавших клешнями крабов из корзины прямо в высокую кастрюлю с кипятком, и они, ударяясь о поверхность, потешно шипели. Иногда крабу удавалось выбраться из кастрюли, и Сэм выбегал в коридор и оттуда наблюдал, крича от восторга, как дезориентированный краб в течение нескольких секунд ползал боком туда-сюда, ударяясь то о шкафы, то о холодильник, пока отцу наконец не удавалось наступить ему на спину, поднять за две ножки и бросить обратно в кипяток, на этот раз с концами. Сэм был из тех детей, которые кривятся от одной мысли о том, чтобы мучить животных, но он был любимчиком отца, а отец был его любимчиком, поэтому мальчик успокаивал себя тем, что противные чудища с их острыми, зубчатыми клешнями, которые однажды до крови распороли папе большой палец, получают по заслугам.

Психолог и известный семейный психотерапевт Вирджиния Сатир высказала предположение, что «большинство людей предпочитают определенность страданий страданиям неопределенности» [89]. Став взрослым, Сэм не считал, что предпочел бы, чтобы его родители сохранили свой несчастливый брак, но и возникшая из-за развода неопределенность тоже давалась ему тяжело. Когда родители разводятся, оспариваются фундаментальные представления о любви, семье, порядке и постоянстве, и дети начинают задавать себе ошеломляющие вопросы о первопричинах случившегося: а не моя ли это вина? Что будет дальше? Кто обо мне позаботится? Если мои родители могут перестать любить друг друга, не могут ли они перестать любить меня? Где я теперь буду жить? Кто будет заботиться о родителе, с которым останусь жить я? Кто будет заботиться о родителе, который теперь будет жить один? Кто будет покупать нам еду? Мой брак в будущем тоже однажды распадется? И как бы ни пытались утешить ребенка один или оба родителя, заверения, что все будет хорошо, а то и лучше, чем прежде, не всегда подкрепляются реальностью.