Дарья Лав - Сколько стоит мечта?

Он не был щедрым на ласковые слова, возможно, поэтому они так врезались в мою память. Хоть он и не придавал этому большого значения, для меня они были очень значимы. И неважно, было ли это мое имя, произнесенное вскользь, или просто «милая», я уже чувствовала себя особенной. Но даже в такие моменты он в собственных глазах не мог не подчеркнуть свое «я».

Он: — У тебя такая тонкая талия, что ее можно обхватить двумя руками.

Я: — А что, разве было бы лучше, если бы вокруг моей талии можно было хороводы водить?

Он: — Мы просто не были бы вместе.

Но он всегда говорил искренне, и я жадно собирала все его слова, произнесенные с нежностью в мой адрес, и запирала их где-то глубоко — глубоко в специальной копилочке на самом дне сердца.

Одним солнечным утром, сидя в одном из уличных кафе Парижа, допивая свой кофе, мне вдруг до жути захотелось его энергетики, его всепоглощающей, преодолевающей любые расстояния невидимой силы и власти надо мной. Но я не знала, как ее выманить у него так, чтобы не проявить и не обнаружить свою слабость. Он понял все без лишних слов, и телефон вздрогнул от пришедшего сообщения. Из этого сообщения я выделила всего одно слово: «Соскучился». Больше и не нужно было, моих эмоций и энергии уже хватило бы, чтобы посоревноваться в мощности с любым ядерным реактором.

В тот день я встречалась за обедом с одним знакомым из танцевальной труппы. Он, увидев меня, еще издалека стал шутливо прикрывать руками лицо.

З: — Ты сегодня ослепляешь! Солнце просто меркнет. Что случилось? В чем секрет?

Я: — Никакого секрета, просто все хорошо.

З: — Да нет, это у меня просто все хорошо, а ты сияешь!

Я: — Ну, тогда просто завидуй молча.

З: — И все — таки, откуда такой мощный внутренний свет?

Я: — Вот скажи, когда ты в последний раз говорил или писал своей девушке что-нибудь приятное?

З: — Не помню, а что?

Я: — Да ничего, возьми и прямо сейчас напиши.

З: — Нет, не буду. Она не ответит, а я буду думать об этом постоянно.

Я: — А ты не думай. Неужели просто знать, что поднял человеку настроение, мало для того, чтобы всего лишь написать пару слов.

З: — Да не люблю я эти сантименты. Она и так должна знать, как я к ней отношусь.

Я: — Во-первых, никто тебе ничего не должен. А во-вторых, даже если знает, ну что тебе стоит? И почему с мужской точки зрения всегда все так категорично: если один раз сказал, значит, должна запомнить на всю жизнь и больше не спрашивать?

З: — Потому что это логично.

Я: — Возможно. Но не стоит путать мужскую логику с женской. Нам важно постоянно получать новые подтверждения тому, что мы нужны. Любые. Мы так устроены. Так что давай пиши.

З: — Ну, если это зарядит ее хотя бы на 10 процентов от того состояния, которое ты сейчас излучаешь, тогда, конечно, напишу.

Обед подошел к концу, а мой знакомый продолжал нервно сжимать в руке телефон.

З: — Ну вот, она не отвечает! Это все ты! Заразила меня своим счастьем, а я теперь из хозяина положения превратился в ведомого.

Я: — Какая чушь! Засунь свой эгоизм подальше от моих глаз и не разочаровывай меня! А я тебе гарантирую, что в эту минуту она улыбается. И вообще, смотри, какой волшебный день!

З: — Да уж, если гарантируешь, то, конечно, пускай радуется, мне не жалко. И все-таки какие же вы, женщины, сумасшедшие существа. С вами — хочется стреляться, без вас — скучно!

Я: — Научишься ценить, стреляться перехочется.

Я провела небольшую аналогию с нашей ситуацией и пришла к выводу, что разгадала для себя еще одну загадку. Каждый раз, когда мы были наедине и мне казалось, что он наконец подпустил меня поближе, было совершенно очевидно, что это искреннее проявление нахлынувших чувств. Спадали маски хладнокровия и невозмутимости. И каждый раз я радовалась тому, что он открылся, стал настоящим. Но каждый раз это длилось совсем недолго. Буквально на следующий день его будто переклинивало, и он запирался уже на десять замков вместо одного, резко отдаляясь. На самом деле для него просто важно было не терять в своем собственном представлении состояние хозяина положения, способного контролировать любую ситуацию. Для него подобно смерти было ощутить себя «ведомым», это вызывало в нем животный страх. А когда он давал волю чувствам, он терял над собой контроль, путая слабость с искренностью. И он отдалялся, чтобы восстановить внутри себя некий баланс мужественности.

Тогда я впервые сформулировала сама для себя то, что же именно меня в нем так цепляло.