Алла Антонюк - Булгаковские мистерии. «Мастер и Маргарита» в контексте русской классики Очерки по мифопоэтике. Часть III

Человечество постоянно живет в ожидании возвещания новой истины и в ожидании пришествия мессии (по старозаветному преданию) и второго пришествия (по новозаветному преданию), которое Достоевский делает сюжетом своей вставной поэмы о Великом инквизиторе в романе «Братья Карамазовы». Михаил Булгаков подхватывает у Достоевского как саму идею вставного романа , так и идею «второго пришествия», вместе с тем, как сюжета своего романа «Мастер и Маргарита».

Христос (мессия) как Посланник Божий явился на землю с целью искупления человеческих грехов, заполнивших землю. Но он придет (еще только раз в этот мир) в окончательные времена, чтобы изменить неправедную историю, победить зло и свершить Суд над живыми и мертвыми. «О дне же сем и часе не знает даже и сын, токмо лишь отец мой небесный», – изрек он сам <���Христос>, будучи еще на земле <���в облике человеческом>». «Пятнадцать веков уже минуло тому, как он дал обетование прийти во царствии своем. <���…>. Но человечество ждет его с прежнею верой и с прежним умилением», – напоминает Иван Карамазов Алеше об идее второго пришестви я, предваряя свой рассказ о написанной им в молодости легенде о Великом инквизиторе (Кн. 5:V).

Основываясь все на тех же эсхатологических представлениях иудаизма и христианства, что и Достоевский, Булгаков подхватывает этот мотив – «явления <���Христа> в мир» и вводит его в свой роман (также используя прием вставной легенды), но роман Булгакова описывает не только приход в мир мессии Иешуа, бродячего философа (которого мы знаем по евангелию как Христа), но и «явление в мир» вечного антагониста Христа – дьявола, о явлении которого в мир повествуют многочисленные народные апокрифы, представляющие дьявола «обезьяной Бога», ревностно оспаривающего у Христа право суда над людьми.

Иван Карамазов у Достоевского замечает, что дьявол при этом «не дремлет». Пока народы находятся в ожидании, он вводит людей в томление, которое сменяется у них сомнением: « Но дьявол не дремлет, и в человечестве началось уже сомнение в правдивости этих чудес <���Христа> ” («Братья Карамазовы», Кн. 5:V).

Сама сентенция Достоевского «дьявол не дремлет» – явно пушкинская, она звучит еще в «Гавриилиаде»: «Но старый враг, не дремлет Сатана. /Задумал он…”. А то, что дьявол «задумал» на самом деле, придя в мир людей, реализует не только Пушкин в «Гавриилиаде», но и Булгаков своими фантазиями в «Мастере и Маргарите».

«Увидеть вздумал мир земной…» – это также пушкинская идея о путешествии души – усопшего поэта Фонвизина – из Преисподней в российский город Петербург, реализованная им в «Тени Фонвизина» (1815) в жанре менипповой сатиры:

«Позволь на время удалиться», —

Владыке ада молвил он <���Фонвизин>…

Когда Булгаков в «Мастере и Маргарите» рисует современную ему Москву, фантазии его в отношении идеи «второго пришествия» разворачиваются самым неожиданным образом. Победить зло и свершить «суд над живыми и мертвыми» вместо ожидаемого веками Христа является у него сам Дьявол (Антихрист, что в переводе с греческого, собственно, и означает «вместо Христа»).

Самое первое пребывание Мессии на земле мы видим у Булгакова во вставном романе (в романе о Понтии Пилате, созданном Мастером). Таким образом, в одной параллели романа – «ершалаимских» главах – речь идет о первом пришествии Христа (“…этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом году!»; гл. 25), а в другой параллели – «московских» главах, – тщательно зашифровывая, Булгаков повествует о втором пришествии, но только не Христа, а Дьявола -Антихриста, делая его «явление» сюжетом всего своего романа «Мастер и Маргарита». Булгаковская Москва и одновременно вселенский Иерусалим-Ершалаим (священный и «ненавидимый прокуратором город») становятся в «Мастере и Маргарите» местом вселенской мистериальной драмы.

В библии и апокрифах, а также их литературных обработках, пришельцы из потусторонних миров Антихрист и Христос («Царствие мое не от мира сего»), вечные враги друг друга, путешествуя по миру людей, несут в этот мир свою тайну, оставаясь, однако, не узнанными миром до поры до времени таинственными незнакомцами. Идея нисхождения, «явления героя» из потустороннего мира в мир людей (так называется и одна из глав романа Булгакова), волновала еще Пушкина, а впоследствии Достоевского, найдя у него свое воплощение в названиях двух гениальных романов: «Идиот» и «Бесы». Князь Мышкин («Князь-Христос») и Петр Верховенский («сей надменный бес»), как вечные антиподы – Христос и Антихрист – объединяют в некий диптих эти два романа великого писателя (в некотором смысле булгаковский «душевнобольной философ» – это, собственно, есть перифраз «идиота» Достоевского).