Духовные путешествия героев А. С. Пушкина
Очерки по мифопоэтике. Часть I
Алла Арлетт Антонюк
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами…
«Евгений Онегин» (9: XXXVI)
***
Tout y parlerait à l’âme en secret
Sa douce langue natale.
C. Baudelaire. «Invitation au voyage»
Все говорит в тиши на языке души,
Единственном, достойном пониманья.
Ш. Бодлер. «Приглашение к Путешествию» (Перевод И. Озеровой)
© Алла Арлетт Антонюк, 2016
ISBN 978-5-4483-5541-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Путь Героя в сакральный центр Вселенной
***
Рисунок Нади Рушевой
Вас непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу…
«Евгений Онегин» (7: XXVII)
«Таинственный венок»
Обратно-симметричное отражение свадебного обряда в обряде похоронном
«Жида с лягушкою венчают…»
«Гусар» 1833
Чем ближе к 30-м годам, тем острее в произведениях Пушкина передается ощущение трагической неустроенности жизни. Он начинает грезить чуть ли не образами Апокалипсиса, проявляя роковое, глубинно апокалиптическое чувство русской истории. Разъярённая природная стихия, нарисованная им в «Медном всаднике», – подобна кипящему аду. Сама фигура его Медного всадника сродни всадникам Апокалипсиса, а картины с изображением ада в его многочисленных набросках можно было бы сравнить с «фламандскими картинами в стиле Рубенсова страшного суда» (С. П. Шевырёв).
Вместе с романтическим началом в его произведения очень серьезно входит тема мирового зла. Как на картинах Рембрандта или Босха, всё чаще появляются в его произведениях изображения «ночного» потустороннего мира, населённого странными существами, – то ли реальными, то ли кажущимися: все эти кишащие своим многообразием монстры, совмещающие в одном образе человеческое и звериное, живое и мертвенное, органическое и неорганическое. Инфернальный отблеск (притом, именно в его дантовском колорите) становится неотъемлемой частью многих его ирреалистических сцен. Почему все эти устрашающие своей противоестественностью (или смешащие пародийной реальностью) безобразные монстры так тревожили воображение Пушкина и заставляли его вновь и вновь возвращаться к ним от произведения к произведению? В чём суть этихнемыслимых изображений? И каково происхождение всех этих пушкинских сцен «шабашей» и «адских видений»?
Отвечая на эти и многие другие вопросы, необходимо вспомнить в очередной раз источники подобных пушкинских сцен, которые, конечно же, были самые разнообразные и, в итоге, почти всегда имели западноевропейское происхождение. Безусловно, это «Божественная Комедия» Данте и вся романтическая литература начала XVIII века c её лучшими представителями («британской музы небылицы» или, по определению В. В. Набокова, «музыка лиры Альбиона в галльской транспонировке»). Без сомнения, Пушкин и сам читал все те «тайные тома», которые затем мы находим под подушкой у Татьяны (Третья глава «Евгения Онегина», IX – XII). Среди других источников, конечно же, необходимо назвать Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис), не исключая живопись и иконографию средних веков с их ожиданием конца света. Наконец, источниками определенно были и русские оперные постановки разных лет, виденные Пушкиным на сценах Москвы и C.-Петербурга.
Казалось бы, всё так ясно. Однако стоит внимательнее присмотреться к подобным пушкинским сценам. Например, классическую сцену сборов ведьмы на шабаш и описание самого шабаша мы встречаем в стихотворении 1833 года «Гусар»: 1 1 *Везде далее в цитатах и стихах выделено курсивом – нами. (A.-A.A.)
(А ночь была тюрьмы черней,
А на дворе шумела буря ,)
И слышу: кумушка моя
С печи тихохонько прыгнула,
Слегка обшарила меня,
Присела к печке, уголь вздула
Рисунок Нади Рушевой
И свечку тонкую зажгла,
Да в уголок пошла со свечкой,
Там с полки скляночку взяла
И, сев на веник перед печкой,
Разделась донага, потом
Из склянки три раза хлебнула,
И вдруг на венике верхом
Взвилась в трубу – и улизнула.
«Гусар» (1833)
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу