Наталья Касаткина - Мы останемся

– Ну, как себя чувствуешь то?! – громкий голос заставляет меня вздрогнуть.

Мое понимание, что я, вообще-то, человек взрослый, и разговаривать в подобном тоне со мной нельзя, куда-то исчезает. Я превращаюсь в маленькую и, почему-то, виноватую девочку.

– Нормально, – отвечаю я еле слышно, – только горло все время болит.

– Плохо! – отрезает Лебедева.

Единственным словом она припечатывает меня к стулу, как бабочку насаживают на булавку. Выходя из кабинета, я уже не сомневаюсь, мои дела – дрянь!

***

Токсикоз усиливается с каждым днем, сбалансировать свой рацион становится все сложнее. Я уже готова не есть вовсе, чтобы меня перестало тошнить. Проблемы с питанием отодвигает на задний план вернувшаяся боль в пояснице. Только теперь она не ноющая, а резкая и точечная, с каждым днем опускающаяся все ближе к копчику. Если жизнь меня чему-то и научила, то способности не наступать на одни и те же грабли дважды, явно, в этом списке нет. Я снова записываюсь в первый попавшийся медицинский центр. На этот раз меня подкупает название – «Клиника семейного врача» – такое уютное место, в котором меня с моим пузожителем готовы принять уже сегодня же. Продано!

С немалым трудом натянув бахилы, плетусь на второй этаж. Очереди нет, я робко заглядываю в кабинет. В этот момент у меня леденеют руки, я чувствую опасность и от того, наверное, громко заявляю: «Я беременна». Удивительным образом эта короткая фраза, произнесенная с вызовом, заставляет меня улыбнуться. Врач моего оптимизма не разделяет. Визуальный осмотр ничего не дает, кисты не прощупываются – ушиб. Лечения нет, надо ждать. Я облегченно вздыхаю и направляюсь к двери, как вдруг доктор все-таки решается задать вопрос: «А Вам ребенок-то вообще нужен? Может рентген?» Медицинский работник предлагает мне сделку: точный диагноз и пачка обезболивающих в обмен на человеческую жизнь. Я отказываюсь, торг здесь не уместен.

Боль от «ушиба» проходит, я начинаю радоваться жизни, но через пару недель история повторяется. На этот раз, я сама отчетливо ощущаю небольшую шишечку чуть ниже поясницы.

Платным клиникам я больше не верю, все мои надежды на старого доброго хирурга из поликлиники по месту жительства. К черту стерильные коридоры, халявные конфетки на стойке администратора и прочая шелуха, просидев в очереди чуть меньше часа, я захожу в кабинет.

Местный персонал настроен более гуманно. Убить моего ребенка мне больше не предлагают и даже сочувствуют, что нет возможности снять воспаление с помощью антибиотиков, однако, помочь по-прежнему ничем не могут. От хирурга я узнаю, что стала несчастливым обладателем эпителиального копчикового хода или попросту «хвоста», что явление это врожденное и, отнюдь, не редкое. Только воспалился он не вовремя: резать пока рано, надо ждать развития абсцесса. Вот покраснеет шишечка, вскроют, а пока врач советует обрабатывать уплотнение зеленкой, и надеяться на силы местного иммунитета.

Я послушно киваю и отправляюсь в ближайшую аптеку, чтобы мазать свою шишечку бриллиантовым зеленым и ждать, пока она не станет пурпурно-красной.

«Господи, какой абсурд!»– я буду повторять себе эту фразу еще долгие годы. И для меня навсегда останется загадкой, куда делся тогда мой мозг и разум всех, кто был со мной рядом.

Через пару дней боль становится невыносимой, но покраснения не наблюдается и мне, как самой послушной девочке на свете, не стоит беспокоить врача без видимых на то причин. Болевой синдром дурно влияет на мой рассудок, я решаюсь вернуться из Дзержинска домой в Нижний Новгород.

Муж запихивает меня в машину, но ехать сидя возможности уже нет. Распластавшись на заднем сиденье, я вспоминаю всех святых на каждой выбоине. Где-то на середине пути я начинаю рыдать. Болевой порог преодолен и оставлен далеко позади, терпеть больше просто нет сил. Мое нытье отвлекает мужа от управления автотранспортным средством, устав слушать невнятные стенания, он обреченно включает Русское радио. Я начинаю подпевать Газманову, чтобы придать моим воплям хоть какой-то смысл.

Хочется верить, что это было самое проникновенное исполнение песни «Кони» за всю историю ее существования. Обливаясь слезами, я пою про туман вместе с дымом последнего боя и отпечатанную на лице, как на иконе душу.

В квартире на Сахарова ко мне возвращается разум, а с ним приходит и озарение: диаметр моей «шишечки» уже достиг 5 см, а покраснения под толстым слоем зеленки просто напросто не видно. В полуобморочном состоянии, я умоляю моего мужа отвезти меня в Дзержинскую БСМП – нижегородские больницы пугают меня.