Элена Греко - «Шел Господь пытать…»

И постепенно я забываю о собственном бессмертии.

Я забываю о намерении ощущать.

Я слишком… разорвана.

Не справилась.

Однажды утром мне кажется, что у жизни слишком дорогая цена: до этого момента меня «спасали» покорность и наивность, а на пути как-то растерялись всякие ценные штуки, от веры до чести. Сформулировать это у меня не получается, и я решаю прекратить трепыхаться.

Ведь он сжег мой храм.

Артемида теперь бездомна.

Фотографию с детской экскурсии, где Герострат сидит на перилах крыльца маленькой деревянной церквушки, найдут потом у меня под подушкой. Я так и не вспомню, откуда она взялась.

Я выбираю смерть, пребывая в неосознанной уверенности, что дальше будет легче. Выбираю, скорее, даже не смерть, а попытку перехода. Паузу. Вспоминается безотчетное счастье от свершенного выбора!.. А на самом деле выбираю, оказывается, врачей скорой помощи, запугивание «психушкой» и принудительно расстегнутый на груди халатик: «Ты слышала, что я сказал? Руки убери, надо сердце послушать. В следующий раз так просто не отделаешься. Благодари родителей, что очень попросили не заявлять, куда следует».

Страх.

Страх выбрать неправильно, потому что «так просто не отделаешься».

Стыд.

Стыд обнажения для вынужденных манипуляций.

Злость… а, вот кто умер: это умерла моя злость. Сердиться я больше не умею: сердце… послушали. Буду отныне много лет пребывать в фоновом раздражении: душевном, мозговом, телесном. Кожа зудит, мысли свербят, сердце… молчит.

Его «послушали».

Больше попыток «сдаться» я не предпринимаю: опасненько показалось.

Когда на плаву держит страх сойти с ума, это никак ресурсом не назовешь. В восемнадцать лет основной ресурс – любовь. Любооооовь… бесконечная и всеобъемлющая. Она и теплилась слабо внутри в тот момент, когда я пыталась мямлить непослушным языком в трубку слова прощания, и после спасения моего фениксом быстрехонько из пепла возродилась. Пришлось, правда, перед возрождением сиим еще разок попокорничать однажды в темном московском дворике – ну, да дело былое, и, может, показалось… приснилось под остатками таблеточек.

Как же банально, бедно, заезженно и глупо всегда звучали для меня призывы к жизни здесь и сейчас ! Во время медитации у меня чешется пятка; представляя образы, я уезжаю в мысли о завтрашней работе или скворчащей сковородке, и мне приходится останавливать себя с помощью специальных практик , помогающих упражнений, которые в моем исполнении похожи больше на очередное истязание, ибо выполняю я их на всем скаку, продолжая утихомиривать зуд. Даже такую физиологичную медитацию, как совершение туалета, я умудряюсь превратить в серьезную работу на результат. Результат, конечно, получается посредственный.

И вдруг – видимо, я где-то внутри себя все эти годы сильно молюсь о помощи – происходит Встреча. Мне очень трудно ее просто принять. Социальный статус дыбится огромным знаком вопроса, подталкиваемый сзади сомнительным опытом, что приводит к неожиданному исходу: предрассудки решают отступить. Ничто теперь не имеет значения, кроме… момента Встречи.

И я его выбираю.

Исцеление любовью открывает горизонты. Рушатся стереотипы, устои, открывается новое пространство. Встреча продолжается. Мне трудно удержать ее вкус, поэтому необходимо возвращаться и возвращаться. Мне трудно насытиться этим оттаявшем вместе с другими чувствами ощущением причастности, и я ищу еще Встреч.

Они не заставляют себя ждать.

Дух захватывает от такого размаха, который обрела моя душа. Я боюсь, устаю, не справляясь с богатством ощущений. Мне неловко перед спасовавшим обществом, от которого у меня за короткий период времени появилось много тайн. А проводники мои, любимые, свои , заслуженные, встреченные снова после долгих жизней в разлуке, помогают уложить эту бурю с помощью своих божественных заботливых развратных проповедей…

…Почему «раз врат ных»? – не укладывающихся в стереотипы, поэтому взрывающих мое суеверное сознание, развращающих, разворачивающих, раздвигающих… Развенчивающих ложь, вра нье, открывающих врата в реальность, которая шире и глубже, нежнее и деликатнее окостеневших с течением истории социальных норм.

Эа! – или, скромно потупившись, полыхнув гелиодоровым светом, Энки: