Элена Греко - «Шел Господь пытать…»

– В руках что-то вспыхивает. Можно тебя за волосы немного потрепать? Чтобы руки не разорвались…

– Тебе можно все.

– За виски тогда возьму и нос тебе обцелую. Такой подвижный, интересный… живой… а ты там продолжай, что хочешь.

– Как приятно! Тебя хочу. Всю-всю.

– А мне нос твой нужен. И висок. И взгляд, любимый такой… как будто я его знала всегда. Пусть он издевается, но никогда не предаст. Потому что добрый. Пусть он жесткий, но всегда честный.

– А мне – ты.

– …А мне еще твой рот. Он очень мягкий и нежный. Он не боится быть таким, это потрясающе!..

О, этот рот! Мой «первый поцелуй». Да, на первом нашем свидании я получила трофей в виде «первого поцелуя». Помню чувство досады, я даже воскликнула что-то вроде «ну, почему, почему это случилось со мной не в семнадцать, а в… сто семь?!»

– Мне так сладко внутри, когда я о тебе думаю… Причем где-то в районе груди сейчас. Милая… Как же хорошо, когда ты рядом.

– Знаешь, прямо вдруг заплакать захотелось.

– Вот уткнулась бы в меня и заплакала. А я бы тебя по волосам нежно гладил… целовал в ушко.

– Хочется уткнуться. И шептать: «Пожалуйста, пожалуйста, окажись тем, чем ты кажешься!»

– Как говаривал Роджерс *– «запрос на конгруэнтность».

– «Ты правда настоящий?» – всхлипывать, – «Поклянись, пожалуйста, не надо только обманывать!»

– А я бы взял твои ладошки и сказал: «На, я весь твой, проверяй!»

– Когда-нибудь меня перестанет выбрасывать в недоверие и предвестия предательства. Когда-нибудь. Сегодня я тобой восхищаюсь и немножко посмеиваюсь тоже. Люблю, в общем. Запечатлелась , как в попсовом фильме про вампиров. Слово мне очень нравится.

– И мне нравится.

– Впечатано в меня твое веселое лицо.

– А я, значит, вампир. Причем этот, который прикасается и сразу все понимает. А ты, значит, оборотень!

– Я тебя люблю сегодня. Ты такой во мне могучий, как памятник. Иди спать с моей любовью. Не пролей!

– Беру бережно и несу, прижимаю к себе…

«Тебе можно все». Поди ж ты! И он туда же…

Вампирюга князь Цепеш, чудовищный Vlad-Blood, и лисично-белочный оборотень.

Вместе. Телесно, очно, визуально, тактильно, вербально – как угодно! Ради этого «вместе» сотворяется с нами жизнь. А потом уводит от него на расстояние – может, для того, чтобы вздохнуть, воздухануть , дать возможность унести в себя?.. «Раздобыть чувство – и сохранить его в разлуке», как говорит один мой знакомый, тантрический «гуру». Апрель разворачивается – и затухает, этот наполненный, фаршированный вкусами апрель.

– Такое впечатление, что время растянулось. Так давно ты был. Так давно… Не видела такого, не видела никогда. Такого… непосредственного, что ли. Умный непосредственный взрослый ребенок.

– Хочу, чтобы ты говорила это мне на ухо своим сумасшедшим шепотом… И обнимала. Лежать вот так рядом. Обсуждать что-то серьезное. Про свобо-о-о-оду… философию… психологию… А потом поцеловаться. И мир уносится куда-то, и остаешься ты – теплая, желанная, близкая… И, как в детстве, границы кровати – границы мира. А еще люблю смотреть в твои глаза в сумерках. Они бездонные…

– Как будто много смотрел – прямо «люблю»!

– Чтобы любить, не нужно тренировок. Иду спать. Только обниму еще разок… проведу пальчиками сверху донизу, нежно-нежно, поцелую в шею… Спи, Лисенок. Так интересно: я вдруг почувствовал, как ты отключила внимание.

– Прости, что чуть не скомпрометировала тебя сегодня прямо на улице, на твоей территории, среди адептов… Моя самая яркая сегодняшняя картинка – когда ты озаряешь меня в кафе своими величественными сентенциями из глаз, губ, бровей и – руками… Озаряешь, подвешиваешь и подгружаешь. Плотно. Красиво. И вторая – когда на эскалаторе смотришь. И обниматься не надо: столько объятия веселого в лице и во всем тебе. Бесконтактного. Ты так трепетно относишься к языку, как к знакам… это немыслимо.

– Твои знаки… Они очень тонкие и по-разному читаемые. И вместе с тем они читаемые, прикасаться к ним и чувствовать их рельеф так приятно. Они разные на ощупь. Иногда даже колются. И это тоже приятно: ощущаешь себя живым. И еще почему-то я вспомнил нашу близость сейчас. Когда я был сверху и взял твою ладонь в свою… Я входил в тебя, а ты сжимала мне ладонь. И это так возбуждало почему-то… хотелось еще и еще ближе… Вот твои слова – они как пожатия ладони. Мне и сейчас от тебя сладко. Ты сегодня так интересно стояла у метро! Тебя было четко видно. Сразу. Как будто все остальное размытое, а ты четкая. Стоишь и стоишь. И вот ровно в тот момент, когда мы встречаемся, мир вокруг преображается. Он становится лучше различим – и при этом менее четким, расплывчатым. Такая вот конкретная расплывчатость. Когда он в тебя входит – и при этом ты его не видишь конкретно. И начинаются скворцы, и земля, и листики, и деревья, и железки, и воздух, и ты, ты, ты… Ты как фильтр, сквозь который вдруг все меняется и проявляется. Ты не сама так делаешь. Просто с тобой это происходит. Я испытываю что-то, не испытывавшееся раньше. И словами – не получается, их не хватает. Приходится расширять определение любви Рубинштейна **: он – про активное утверждение уникальности другого, а я… про активное утверждение уникальности всего с тобой.