Современная (2020г.) наука уже́ научилась делать протезы с обратной связью, позволяющие человеку с частично отсутствующей конечностью (например, рукой) оперировать протезом вполне успешно. То есть, инвалид может с помощью протеза руки не раздавить пластиковый стаканчик, не уронить тяжёлую банку, не поломать хрупкий стеклянный бокал, – потому что его мозг получает от протеза правильную обратную связь. Это стало возможным лишь спустя долгие годы исследований и экспериментов, в которых человек получал неправильную обратную связь. То есть, ощущения в принципе могут быть каналом получения неправильной обратной связи, даже если исходная информация принята посредством экстранейральных (находящихся за пределами нервной системы) средств наблюдения. Откуда же мы, в таком случае, черпаем столь опрометчивую уверенность в том, что все переживаемые нами ощущения от плотских органов чувств – «правильные»?
В действительности между нашим суждением о правильности или неправильности стои́т многоступенчатый плотский интерпретатор. Датчики наших органов чувств (кожи, ушей, глаз, носа, языка) перекодируют (интерпретируют) контакт с познаваемым объектом в электрохимическую последовательность импульсов, передаваемых далее по сети нервных клеток тела к мозгу. Таким образом, мозг в этой последовательности восприятия и передачи кодированной информации является интерпретатором уже́ третьего уровня. Но всё же это не мозг определяет формы и наделяет их своим значением, – это делает ум, являющийся логическим аппаратом мышления, инструментом познания виртуального мира, применить который можно существенно по-разному, как это бывает, к примеру, с лопатой. Одной и той же лопатой можно вырыть себе могилу, а можно прокопать проход на волю! – И зависит это вовсе не от лопаты!
Когда человек читает книгу, он глазами считывает последовательность замысловатых тёмных и светлых фигур. Отчасти это подобно работе кладовщика, считывающего сканером с поступающих товаров штрих-код и на основе раскодированной информации помещающего их на склад в строго определённое место, а затем осуществляющего их отгрузку. Но лишь отчасти! Биохимия аналогично позволяет мозгу воспринимать кодировку, хранить её в памяти и даже раскодировать информацию в «факты», однако не биохимия занимается образным восприятием и интерпретацией образов, не биохимия вкладывает в одни и те же формы бесконечно разнообразный смысл, и не биохимия воспринимает и переживает его.
На уровне примитивных инстинктов ещё можно проследить, как биохимия процессов жизнедеятельности организма и мозга определяет наши реакции, но более глубокие чувства, обусловленные познавательным (мыслительным) процессом, никакой биохимией объяснить не получится. На первый взгляд, разум зависит от состояния организма, и отсюда логичным кажется вывод о том, что такие проявления души́ (разума, сознания), как гениальность и посредственность или немощь, обусловлены физическими параметрами тела, то есть являются проявлением свойств тела . Иначе говоря, наблюдая за соревнованием гонщиков на машинах, мы заключаем, что разница состоит в параметрах гонщиков, а не машин. Однако в действительности один и тот же гонщик покажет на разных машинах разные результаты, что подтвердит обратное: определяющим является не разум (человек), а машина. Размышляя о двойственности или недвойственности, мы не сможем найти объективных аргументов в пользу разделения. Ничто не в состоянии опровергнуть идею, что одно и то же сознание проявляется в разных людях по-разному, как один и тот же гонщик показывает различные результаты на разных машинах. Если машина сломана, – проблема не в гонщике! Гонщик в любом случае (на каждой машине), как и Единый Разум в каждом организме, делает всё, что может. Но если одна «машина» едет, а другая нет, то дело здесь не в «разных гонщиках», – другими словами, разные проявления (в формах) не доказывают, что разделено само проявляющееся сознание. Попытка объяснить феномен сознания биохимией мозга основан на предположении , что «гонщиков» – столько же, сколько «машин», и это предположение ничем не лучше гипотезы , что «гонщик» в действительности – всего один. Однако предположение мы почему-то априори принимаем за истину, а гипотезе отказываем в исследовании, отводя ей место лишь в религиозной вере.
Познавательный процесс всегда требует веры, но эта вера абсолютно противоположна вере религиозной. Религиозная вера заставляет разум мыслить строго в заданных рамках, не позволяя уму выйти за границы известного. Она заставляет разум принять какую-то догму за действительность (реальность) и загоняет его тем самым в безвыходный тупик. Чтобы возник шанс выйти из такого тупика, должно появиться сомнение – не «деструктивное», подрывающее основы (неосновательной, слепой, догматической) веры, а созидательное, побуждающее допустить, что, возможно , имеющиеся знания – ошибочны. Такое сомнение открывает путь к поиску: как можно посмотреть на (не-) «знакомую» ситуацию с другой точки зрения? – Позволяя раздвинуть границы доступного доселе восприятия – новыми теориями (гипотезами), затем исследованиями, затем доказательствами, и затем опытом! Для этого требуется поверить не в реальность ограничений, а в безграничность познаваемого. Таким образом, отсутствие деятельных сомнений и активного познавательного процесса означает для разума «смертный приговор» в безысходной тюрьме неподатливой, ленивой плоти. Человек, в котором жизнь разума (сознания, души́) замерла, остаётся доживать телом как зомби, кукла, «духовный» труп.
Читать дальше