Мария Конникова - Психология недоверия. Как не попасться на крючок мошенников

И мы верим. Не потому, что это похоже на правду – супермодель завела анкету на сайте знакомств и обратила внимание на меня ? – а потому, что хотим верить. Чем более исключительными мы себя считаем, тем легче нас обвести вокруг пальца. Один жулик, специалист по азартным играм (у него имелись кости с пятерками на четырех сторонах и шестерками на двух – их бросают в последний момент вместо обыкновенных) сказал Дэвиду Мауреру: «Жители Нью-Йорка лучше всех на свете. Как на заказ – годятся для чего угодно. Потому что думают, будто их не проведешь». Жители Нью-Йорка считают себя космополитичными и опытными, поэтому их легче всего обвести вокруг пальца.

История рассказывает сама себя – и этим многие мошенники оправдывают перед собой свои действия. Они так глубоко погружаются в историю, что и сами забывают – хотя бы на несколько мгновений, – что они лгут. Вера в собственную исключительность относится к мошеннику в той же степени, что и к его мишени. Мне можно так поступать, потому что я – исключение из общественных правил. В одной из своих афер наш старый знакомый Демара играл роль Бена У. Джонса, крепкого джентльмена с Юга, который решил внести свой вклад в борьбу с преступностью, устроившись работать охранником в техасскую тюрьму. Систему исполнения наказаний в Техасе никак нельзя назвать мягкой, как и людей, которые в ней работают. Прежде чем Демару наняли, он должен был предоставить рекомендации от трех предыдущих работодателей и личные отзывы от восьми разных знакомых. Казалось бы, такие хлопоты должны были его отпугнуть. Но нет: Демара так вжился в свою роль, что искренне верил, будто создан для этой работы и у него все получится. И когда все действительно получилось (большую часть рекомендаций Демара написал для себя сам), вера в собственную исключительность – подумать только, его не сумели поймать даже в тюрьме! – и привела его к падению. Он чувствовал себя настолько неуязвимым, что дал одному из заключенных тот самый номер журнала Time , где была напечатана статья о нем, с фотографией и всеми подробностями. Заключенный быстро доложил начальству об обманщике, и Б. У. Джонса тихо уволили.

Собственная исключительность служит в глазах мошенника оправданием любой аферы. По словам Майкла Шермера, это верно и для таких людей, как Джона Лерер, и для таких, как Лэнс Армстронг. «Раскаяние Лерера было в чем-то похоже на тот момент из шоу Опры, когда Лэнс признался в употреблении допинга, – то есть никакого раскаяния на самом деле не было». Не было и чувства вины, зато была уверенность в собственном праве так поступать и еще сожаление о том, что ты попался. «Такие люди, как Стивен Гласс и Джона Лерер, – бледные копии Мэдоффа, однако все они относятся к одной категории. Как сказал Лэнс, все велосипедисты принимают допинг во время гонки. Его поймали – что ж, жаль, но это было единственное, о чем он жалел».

В тюрьме Фрэмптону было плохо. У него обострились проблемы с легкими, прокуренный воздух камеры вызывал у него постоянный кашель, поднялось давление – словом, жизнь за решеткой не способствовала укреплению здоровья. Но, несмотря на то что пребывание в тюрьме было, по его словам, «унизительным для человеческого достоинства» и с его сокамерниками обращались «как со скотом», он не прекращал научную деятельность: пользовался установленным в Вилья Девото компьютером, чтобы продолжать свои исследования и следить за полевыми испытаниями, в том числе за открытием бозона Хиггса.

Он продолжал по частям выкладывать свои работы в ArXiv, интернет-хранилище предварительных научных публикаций. Он продолжал консультировать по телефону двух студентов-выпускников. Он даже находил время писать рецензии на статьи для некоторых журналов.

В октябре 2012 года Фрэмптона перевели под домашний арест, и он переселился в дом старого друга. Его адвокаты убедили судью, что пребывание в камере Вилья Девото усугубило и без того серьезные проблемы с легкими.

Тем временем Университет Северной Каролины задержал выплату Фрэмптону ежегодного жалованья размером 106 835 долларов. Фрэмптон подал протест. Более восьмидесяти профессоров подписали петицию в его поддержку. По их мнению, это происшествие ставило под угрозу систему пожизненного преподавания в целом. Однако руководство университета стояло на своем: денег не будет.

Судебные слушания продолжались три дня. Сторона обвинения одну за другой предъявляла улики против Фрэмптона. И его положение становилась все более серьезным. Суд рассмотрел сообщения, которыми он обменивался с мнимой Денизой. В них он выражал беспокойство по поводу «ищеек». И обещал позаботиться об «особенном маленьком чемоданчике». «В Боливии он ничего не стоит, но в Европе за него дают миллионы», – гласило одно из сообщений, отправленных им любимой. Другое: «Понедельник прибытие изменилось. Не рассказывай кока-банде». И еще одно: «Хочу знать, кому ты больше веришь – плохому парню агенту и боливийским друзьям или хорошему парню, своему мужу?» Фрэмптон сказал, что это были просто шутки – откровенно говоря, довольно плоские, но в тот момент они, по его словам, казались уместными и смешными. Кроме того, надо принять во внимание, что в те дни он регулярно не высыпался. Еще одной уликой был нацарапанный на обороте салфетки расчет уличной стоимости наркотиков. Но он сделал его уже после того, как его задержали, доказывал Фрэмптон. У него вообще есть такая привычка – подсчитывать все, что попадает в его поле зрения.