Наталья Мамаева - Души Волшебное Преображенье. Сборник Самоисполняющихся Сказок

Медведь надвигался все ближе и Тумай стрелял безостановочно, стремясь попасть в глаз, чтобы хоть на время остановить его. Видя опасность, грозящую хозяину, Вели бесстрашно кинулся на медведя и вцепился мертвой хваткой ему в горло. Медведь взревел, замотал мощной головой и когтистыми лапами пытался стащить пса. Наконец, выстрел Тумая увенчался успехом, он попал медведю прямо в глаз и пуля, видимо, причинила такую боль, что медведь на минуту затих. Воспользовавшись моментом, Тумай с трудом оторвал Вели от медведя и стал выбираться из чащи, стараясь как можно быстрее удалиться от места схватки.

Вели истекал кровью, потому что медведь изрядно успел потрепать его. Тумай прижимал собаку к груди, шептал ласковые слова, чтобы он потерпел, что все будет хорошо, Вели в ответ постанывал и жалобно хрипел. Все изодранные, перепачканные кровью, добрались они, наконец, до отчего дома. Тумай тут же бросился оказывать помощь своему другу, обмыл его раны, смазал травяными маслами, предназначенными для заживления ран, изготовленными самолично. Вели изредка открывал глаза и преданно смотрел на своего хозяина, как будто благодарил за помощь. У Тумая сердце обливалось кровью, видя страдания своего верного друга, но несмотря на все его старания, к утру жизнь Вели оборвалась, слишком глубоки и серьезны были раны, нанесенные диким зверем.

То, как мучительно переживал Тумай смерть своего друга, невозможно описать словами, он рыдал навзрыд, выл как дикий зверь над могилой своего верного пса, которого похоронил под большим развесистым дубом.

С того дня Тумая как подменили, он превратился в мрачного, угрюмого, молчаливого человека, думающего постоянно какую-то свою неразрешимую думу. Находиться с ним рядом было невыносимо, от него веяло могильной тоской, унынием и безнадежностью бытия. Родные и окружающие не понимали его чувств и таких глубоких страданий по какой-то собаке. Заведи себе еще хоть десяток и носись с ними, на одной свет клином не сошелся, говорили они ему.

Прошел не один месяц, а тоска по Вели не отпускала Тумая и характер его становился все сквернее и невыносимее, он все больше озлоблялся и ожесточался на родных, в его душе поселилась громадная, терзающая его душу, обида на всех, что они так и не поняли его боли.

Родичи уже стали сердиться на Тумая, что он забросил все дела, целыми днями сидит в углу, на всех косо смотрит, как будто они в чем-то виноваты, и в конце концов, не выдержав этого постоянного давления, прогнали Тумая со двора на все четыре стороны.

Собрав нехитрый свой скарб, Тумай с тяжелым сердцем покинул отчие края. Долго он странствовал по свету в поисках обретения себя, оброс русой бородой, взгляд был печальным и углубленным в себя, но чувства потери и обид не давали ему нигде пристанища. Забредал он в разные селения, за кусок хлеба и ночлег помогал людям, кому дрова заготовить, кому печку починить, кто-то просил на заготовку сена остаться, где-то пас коров.

Однажды, когда уже выпал снег, ударили первые морозы, он забрел в очередную деревню и попросился на ночлег в ближайшую избу. Его пожалели и впустили, в благодарность он обещал привести домишко в порядок, так как здесь явно требовались мужские руки: калитка болталась на немазаных петлях, в сенцах полы кое-где подгнили.

Его приютили, накормили скромной пищей – кашей перловой из печи, да чаем горячим на травах. Жили в избушке престарелый отец с дочерью Ладой. Матушка давно покинула этот мир, да и батюшка болел часто, уж не мог полноценно выполнять мужскую работу, вот и пришло постепенно их хозяйство в такой упадок. Недолго думая, на следующий же день Тумай попросил принести нужные ему инструменты и принялся за дело. В первую очередь подмазал глиной печку, чтобы не дымила, подправил калитку, навесив новые петли, вычистил снег кругом.

Так вереницей потянулись дни за днями. В светлое время Тумай занимался заготовкой дров и навозил их столько, что не на одну зиму хватит, носил воду, подремонтировал старую баньку, а длинные зимние вечера они коротали за душевными беседами, когда на столе стоял весело пыхтящий самовар, свежие румяные пироги, которые мастерски пекла Лада. Уже никто и не думал выгонять Тумая, да и ему, набродившись по белу свету, совсем не хотелось покидать этот, ставший уже родным, домишко.

Лада не была красавицей, но ее приветливый кроткий нрав, добродушная бесхитростная улыбка всколыхнули в душе Тумая такие тонкие струны, что незаметно для себя самого стал он оттаивать, открываться перед этими, чужими по сути людьми, и впервые смог поведать свою грустную историю про Вели, почувствовав, что они не будут насмехаться над его страстной любовью к собаке. Со слезами на глазах Лада с отцом дослушали до конца печальный рассказ и как смогли, утешили его, дали надежду, что все образуется.