«Условия существования, при которых человек имеет отношения с полным набором качеств нескольких людей, меняется на взаимодействие с личностными модулями многих» [5] Тоффлер А. Футурошок. СПб., 1997.
. Человек остается один на один с обществом и государством, демонстративно пренебрегая защитным панцирем общинных (клановых) и семейных традиций, считая их слишком обременительными. Отсутствие страха (как говорили предки) «социальной обнаженности» означает, что современный уклад жизни определяет система с присущими для нее правовыми институтами. Саму по себе систему отличает ряд свойств:
♦личные качества руководителя не имеют значения для социального статуса;
♦власть не выходит за формально установленные рамки;
♦авторитет человека зависит от его компетентности;
♦участники системы взаимозаменяемы;
♦социальная защита свободна от филантропии;
♦в качестве карательной меры используется наказание.
Естественно, в системно ориентированном обществе, где то, что разрешено – разрешено всем, а то, что запрещено – тоже всем, человек равно как свободен, так и беззащитен («как колодник, вытолкнутый в степь», по определению А. Герцена). Однако потенциал личной инициативы («социальный капитал» по определению Ф. Фукуямы) оказался мощной силой. Пока что она (эта сила) еще не очень хорошо исследована. Исторический опыт недостаточен (в отличие от среды и семьи с их многовековым опытом). Привнесенная ей глобализация информационного, культурного и экономического пространства лишь осмысляется в ее хороших и дурных последствиях, тем более, что мы наблюдаем происходящее со стороны. У нас иной исторический опыт.
История Европы двигалась соответственно естественной природе личностного онтогенеза, приноравливая к личности уклад жизни, история нашего отечества выглядит как упорное стремление уклониться от необходимости учитывать личность в качестве ориентира социальной политики. Мы оказываемся все время в роли Обломова, которого пытаются столкнуть с привычного места обитания, но оно устраивает его таким, как есть. Иногда власти и народ подыгрывали Западу, перенимая у него кое-что, частично, не в полной мере и ненадолго (все-таки культура, наука, промышленность там развиваются лучше нашего), но по большей части просили оставить нас в покое, а если кто-то хотел насильственно приобщить к тем ценностям – упирались всем миром, не считаясь с жертвами.
Должно быть, мы так и продолжали бы жить (коли природные ресурсы дают достаточный «естественный продукт» в полном объеме), сохраняя дистанцию, позволяющую брать у них достижения, не затрагивающие нравов, но случилось непредвиденное. Наш народ, отличительным свойством которого (по замечанию А. Герцена) является склонность принимать возможное за действительное, решил одним махом отменить все проблемы сложно устроенного социального пространства, осваивать которое не было ни сил, ни желания, и, обойдясь без семьи, сразу шагнуть в систему.
Изначальная мысль в своем психологическом значении, освобожденном от политической экономии, достаточно проста и вполне понятна. Нехорошо, что свобода предпринимательства в условиях частной собственности побуждает корысть, и на этой почве зреют отрицательные нравственные ценности. Личность в таких обстоятельствах развивается однобоко и отягощена многими предрассудками. Собственники эксплуатируют трудящихся, родители – детей, власть прислуживает капиталу. А если убрать из жизни материальные расчеты, исчезнут соблазны, и побуждения возвышенные (труд на благо общества, стремление к образованию, бескорыстное управление и т. п.), также свойственные в чем-то природе человека, возьмут верх сами собой. Примерно так можно понять Манифест коммунистической партии, где говорится о планах освободить труд от капитала, семью от воспитания детей, людей от государства. В конце пути видится образ трудящегося, способного разумно регулировать свои потребности без внешних ограничений («от каждого по способности, каждому по потребности»).
Естественно, стержнем такой политики должна была стать личность, способная к независимому нравственному выбору в пользу общества. Еще А. Герцен предупреждал, что в России « коммунизм – это то же самодержавие, только наоборот ». На чем и споткнулась революционная практика. З. Фрейд писал: « Мыслимо ли вообще, или по крайней мере сейчас достичь подобной реорганизации культуры; можно спросить, где взять достаточное количество компетентных, надежных и бескорыстных вождей, призванных выступить в качестве воспитателей будущих поколений; можно испугаться чудовищных размеров принуждения, которое неизбежно потребуется для проведения таких намерений в жизнь » [6] Фрейд З. Будущее одной иллюзии // Психоанализ, религия, культура. М., 1992.
. И теперь мы ясно понимаем, что настоящих коммунистов – людей с высоким уровнем синергизма – немного. Они своей жизненной позицией служат примером, но их удел – жертва, а не управление. Поэтому в стремлении к высоким идеалам наш народ сделал тот шаг, к которому только и был способен, – общинную психологию он трансформировал в коллективистическую. Как отметил в своих воспоминаниях полковник Кобылинский, начальник охраны царской семьи в г. Тобольске, солдаты, поначалу бывшие под влиянием эсеров, со временем перестали их понимать и становились большевиками сами собой, без какой-то особой пропаганды со стороны последних. Да и потом, когда государство должно было что-то сделать в личностном плане, оно действовало не как система, а выбирало простейшие общинно-партизанские рецепты.
Читать дальше