Генри Ким - Четыре серых цыпленка Мистера А

Через час с четвертью Рим заходил в свой подъезд, ещё не понимая, стоило ему радоваться и огорчаться. Он получил работу, но грусть, сводя брови, напоминала какую. Входя в квартиру, Рим хотел только одного: чтобы мама спала и не пришлось бы отвечать за извечный вопрос.

Свет в зале горел. Раскладной стол стоял посреди комнаты, на нём скатерть, на ней салаты, горячее, бутылка вина. От стульев, приставленных к столу, кружками на полу падала тень. В проходе появилась мама в платье и бусах.

– А вот и сына пришёл, – заметалась она, переминаясь перед ним с ноги на ногу. – Раздевайся, купайся и проходи к столу. Я курицу через полчаса допеку.

– Ого. А что у нас за праздник, мам? – спросил сын, представляя, как мама с больными ногами двигает неудобный стол, как тащит покупки из магазина, – в горле застрял ком.

– Да просто захотелось посидеть. Ты же на работу устроился. Нужно отметить.

Рим задумался, к чему такая щедрость со стороны матери, но ему стало стыдно размышлять о причине неловкости, с которой она говорила. Она нервничала либо из-за помпезности события – семья редко что-то отмечала, – либо из-за своего наряда. Когда ради тебя наряжается только мама, это странно для вас обоих.

Рим отправился в душ, не желая возвращаться к столу. Не желал выбираться из-под струй воды, чтобы смотреть маме в глаза. Не желал её обманывать. Голова Рима наводнялась проблемами, и ему не удавалось их смыть.

«Она – всё для меня, мой единственный родной человек, нить Ариадны, ведущая в нормальный мир. Почему я не могу быть для неё нормальным сыном?»

Рим плакал под душем и старался об этом сразу же забыть. Старался выдавить слёзы, показаться жалким, чтобы его погладили по голове, и в то же время ненавидел себя за свою жалость. Сжимая в остервенении губы, он поворачивал кран, увеличивая поток пропускаемой горячей воды. Медленно-медленно Рим обдавал плечи и спину всё большей и большей температурой воды, отчего на теле оставались красные полосы. От головы валил пар, воздух впитывал туман, Рим от злости сжимал зубы и кулаки. Ещё немного, и он бы перекрыл воду, упал бы на дно ванной, где, сжавшись клубком, трогал бы обожжённую кожу. Но что-то велело ему выстоять, вернуться в комнату и сказать матери всё как есть.

Прошла вечность, прежде чем Рим предстал перед зеркалом. Пунцовый, как вишня, с длинными красными линиями, тянущимися от груди до живота, он натянул футболку на обожжённое, исходящее паром тело и вышел из парной.

Заскочив в свою комнату переодеться, Рим обратил внимание на то, что у него в гостях побывала мама.

Чтобы сын больше не ловил её за чтением своей почты, мать перестала убирать его комнату, зато всегда задвигала кресло перед компьютером в свойственной только ей манере. Проверив историю браузера, Рим в этом убедился. Последними запросами в гугле никак не могли быть «vixen gjhyj», «ч-фке» и все соцсети. Часто он не обращал на это внимание, но в тот день внутренности, подобно коже, в нём вскипели, желудочный сок, испаряясь, стал выходить изо рта. Когда люди волнуются, у них плохо пахнет изо рта.

Мама вынесла курицу на подносе, поставив в центр стола.

– Как всегда поделим: мне крылья и ножки, тебе – всё остальное, – застенчиво улыбалась мама, пытаясь создать атмосферу праздника.

Намереваясь заглушить позывы желудка, сын с энтузиазмом наложил в тарелку гору салата и, не глядя матери в глаза, уверенно объявил:

– Я завтра уеду. Записался на одно исследование по изучению сна. Четыре недели буду ночевать в клинике.

Поставив перед лицом заслон, мама невозмутимо продолжала раскладывать салфетки и хлеб.

– А работа в магазине?

– Я решил там не оставаться, – холодно объявил Рим. И, секунду подумав, добил: – За исследование получу немалую сумму и куплю тебе принтер к ноутбуку, чтобы ты больше не пользовалась моим компьютером.

Произнося последнюю фразу, Рим дважды запнулся и покраснел. Камень стены маминого лица треснул, и сын запомнил её гневный взгляд. Чтобы не потеряться под ним, он демонстративно оторвал у курицы ножку и положил в тарелку.

Мама развернулась и с полупустой тарелкой ушла в свою комнату, страшно хлопнув дверью. Ножка курицы, которую Рим оторвал, обдала его пальцы паром, и от боли он прикусил губу. Яркий свет зала давил на него, потому он тоже ушёл ужинать в свою комнату.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.