Александр Катков - Психоэтика

Чуть забегая вперед, нельзя не сказать о том, что в процитированном фрагменте Цицерон превосходно описал процесс темпоральной пластики психического с возможностью выведения «информационной генетики» этических правил, выходящих за рамки сиюминутного бытия конкретного человека. И здесь же Цицерон возносит хвалу Сократу, который «…свел философию с неба, поселил в городах, ввел в дома и заставил рассуждать о жизни, нравах, о добре и зле» (Цицерон, цит. по изд. 2015).

И конечно, среди основателей этического учения, оказавшего, по общему мнению, огромное влияние на продвижение идей и принципов этики в культурное пространство Нового времени, необходимо выделить фигуру величайшего философа и методолога Баруха Спинозы. В своем эпохальном произведении «Этика» Спиноза, с присущей ему методологической ясностью, проясняет и утверждает идею обращенности понятия «блага» к потребностям человека, а также и к божественной сущности, постигать которую возможно лишь отчасти. Так, в Теореме 22 своего главного труда Спиноза постулирует следующее: «Нельзя представить себе никакой другой добродетели, первее этой: стремления сохранить свое существование». И здесь, по мысли Спинозы, надо обращать внимание именно на первенство существования чего-либо, из факта которого проистекает все остальное. Данный тезис развивается им в Теореме 24, где говорится следующее: «Действовать абсолютно по добродетели есть для нас не что иное, как действовать, жить, сохранять свое существование по руководству разума на основании стремления к собственной пользе». Об актуальности этого последнего тезиса по отношению к реалиям Новейшего времени говорит такой факт, что почти в неизменном виде он присутствует в некоторых идеологических постулатах такой «модной» науки, как нейроэкономика. Но далее (Теорема 28) Спиноза утверждает: «Высшее благо для души есть познание Бога, а высшая добродетель – познавать Его» (Б. Спиноза, цит. по изд. 2012). То есть целеполагание и функция души заключается в познании и такой сложнейшей сущности, как Бог, и отсюда только шаг до идеи темпоральной пластики как основы самой возможности такого познания. Однако этот шаг ни Спиноза, ни его великие предшественники и последователи так и не сделали.

То есть даже и в такой самой краткой преамбуле к историографии становления этической идеи обнаруживаются интереснейшие взаимосвязи культурных (включая религиозные) и социальных корней рассматриваемого здесь понятия этики. Структура и сущность данных взаимосвязей, особенно важных с позиции психоэтики, проясняется лишь с привнесением фрагментов проведенного нами эпистемологического анализа, в частности культурно-исторической реконструкции этапов эволюции идеи этики. Именно с этих позиций мы и продолжим процесс исследования нравственных и этических универсалий, представленных в религиозных и философских источниках.

Первая из таких этических универсалий, часто цитируемая в религиозных текстах, в частности в гностических первоисточниках будущих мировых религий, касается выстраивания отношения к своим ближним. Но не так все просто. Этические заповеди в отношении человеческих отношений обычно соседствуют с предписаниями в отношениях человека и Бога. Так, например, в тексте Нового Завета о таких заповедях говорится следующее: «Иисус сказал ему: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: Возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Евангелие от Матфея 22.37—40).

Здесь, помимо самого порядка следования заповедей, стоит обратить внимание на характер чувствования человеком Бога – сердцем, душой, разумом, – а в тексте Евангелия от Марка (данная версия считается наиболее древней и близкой к первоисточнику) к данному перечню добавляется еще и «всею крепостию твоею». Тогда что же это за особое чувство, ясно демонстрирующее неразделенность человека и Бога, но также и неразделенность людей? Возможно ли, что вот это наполнение божественной любовью и есть вполне закономерный результат первичного гностического опыта переживания единства всего сущего в отсутствии стандартного темпорального разграничения на объекты, субъекты и прочие атрибуты «объективной» реальности? Все вышеприведенные особенности построения и содержания процитированного текста, на наш взгляд, только лишь подтверждают такое предположение.