Анатолий Верчинский - Продажи и переговоры - смотрите, как надо продавать. Психология в кино. Часть 4

– Он слишком повреждён.

– Да ни фига! Он почти новый. Военные полицейские сказали, что этот киборг был лучший!

– Мне всё равно. Дам тебе два кредита.

– Ты знаешь доктора Джиро? Лучше я отдам его ему.

– Четыре кредита.

– Забудь, я его забираю.

– Не жадничай, ещё два кредита. Пойдёт?

Бандит использует манипуляцию на чувстве страха, чтобы заставить свидетеля молчать об увиденном.

– Попробуешь рот разинуть, убью.

– Главное, ни во что не вмешиваться. Я вас правильно понял? А я просто хотел помочь. Может, тяжело?

– Не надо.

– Я пойду?

– Сидеть. Не вздумай вызвать милицию.

– Ну, что вы, я просто хотел помочь поднести этого мальчика.

– Вот если кто пробежит мимо и спросит про нас и про мальчика, ты что скажешь?

– Никого не видел, все люди – братья, все должны помогать друг другу.

– Молодец! Сиди читай.

Художник-дипломник получает задание написать художественное панно с портретами деревенских жителей.

– И что ж это панно будет означать?

– Исторический момент. Как память, наверное.

– Как памятник, что ли?

– Награды у вас какие имеются?

– Ну, тогда я не согласна рисоваться.

– Как это?

– А пускай отец мой там будет, на той панно. Он погиб в сорок четвёртом в Польше.

– Ну, так он же… А там-то живые.

– Без отца не согласна.

– Ну, поймите вы меня, у меня списки. Всё утверждено, там живые люди.

– А что если из тех живых кто завтра помрёт? Что тогда?

– Ну, тогда как память, наверное.

– Вот и я хочу, чтоб мой батя как память остался.

– Мне без вас работу не зачтут… Ладно, давайте фотографию.

Манипуляция на лести художником вскрыта, но предложение принято.

– А самое главное, у меня к тебе просьба личного характера. Ты председателя нашего Матвея Тимофеича в картину вписал? А это – отец нашего Мирон Сысоича. Ну, бугра нашего. Тоже на войне погиб. Сам Мирон не стал тебя просить. В общем, впиши куда-нибудь его в уголке. Очень прошу.

– Я не могу, я и так пока этого… как его?

– Гурьева вписывал, всё равновесие нарушил.

– Ну хоть там где-нибудь в уголке за трактором, что ли.

– Ты что, с ума сошёл? Да вся композиция к чёрту полетит.

– Да хер с ней! Пусть летит, а мы тебе премию наметили, красок подкупим.

– Блин…

– О, кстати, у тебя хорошее панно получилось. Стоят так все строго, так гладко. Ты хороший художник.

– Считай, что я повёлся на твою лесть.

Женщина просит вписать в картинную галерею портрет её сына. После отказа манипулирует на чувстве жалости.

– Андрюха, тут ещё одну фотографию принесли. Я говорю, что ни хрена нет места на картине.

– Конечно, нет! Утром в кассу и нахрен отсюда… Ну, не могу. Списки, кого рисовать, ваш Мирон составлял. Это не в моей власти.

– Я ходила к нему, он сказал, что если вы возьмётесь, то чтоб можно было.

– Не можно! Сегодня в четыре часа получаю свои лавандосы и уезжаю.

– Значит, моего мальчика здесь не будет…

– Не будет. Поймите вы, у меня денег нет, мне жрать нечего. Я здесь и так уже третий день лишний.

– Жрать у нас нет ни хрена! Ни жрать, ни пить, ни выпить.

– А вы знаете у меня… у меня деньги есть, я заплачу. Клизюшка, у меня есть яички хорошие, а потом, мы кабанчика недавно…

– Да не нужна мне ваша плата. Я домой хочу, в Москву… Да чё вы плачете тут все, а?.. Сколько время?

– Пол-первого.

– Давайте фотографию.

– Господи, я не знаю, как вас благодарить. Вот он, Валя, сынок. В Чечне год назад…

– Сколько ему было?

– Да примерно так же как и тебе: двадцать.