Анна Кирьянова - Опыты жизни. Психологические эссе

В башкирском селе я оформляла документы на квартиру. Это непросто – документы оформлять. Сами знаете. А в деревне – особенно. Пришлось, как Сноудену, отвечать на многочисленные вопросы: с какой целью я собираюсь здесь жить. Кто я по профессии. Какое образование имею. Есть ли семья. Какие, так сказать, планы и ожидания. Вопросы задавала суровая женщина средних лет. Остальные сотрудники слушали внимательно. Я чистосердечно отвечала. Ничего не скрывая. Что планах на будущее – папу из Санкт-Петербурга пригласить пожить. Папа один остался. А здесь – природа, санаторий рядом, свежий воздух, чистая вода. Женщина мрачно поинтересовалась кто мой папа. Я честно ответила. Она кивнула и подписала договор на электричество. Как комиссар ЧК – оправдательный приговор. Тяжелый честный разговор. Очень похожий на допрос. И такая неприветливая угрюмая женщина. Я даже расстроилась немного. И пошла. А в коридоре она меня догнала. И сурово спросила, понимаю ли я, что делаю. До конца ли осознаю ответственность. Например, как я собираюсь перевозить рояль. В деревне не продают роялей. Старинный рояль придется везти из Санкт-Петербурга. Потому что профессор-папа – как он здесь будет без рояля? На котором, несомненно, привык играть. Я лепетала, что у папы нет рояля. есть штанга и гири. Но женщина не слушала меня. «Как он будет здесь ходить по деревне, в галстуке и бакенбардах?», – взволнованно спрашивала она. С кем общаться? Кому читать научные статьи? Как мы будем перевозить библиотеку? У папы ведь масса книг. Наверное, вагон. Ему тут будет скучно. Его никто не поймет. Он будет такой одинокий и потерянный ходить по улицам в шляпе. С бакенбардами. С палочкой. Ужасно. Его могут обидеть. И, главное, когда мы привезем папу? В конце концов, есть и здесь понимающие люди. Они помогут с роялем. На худой конец можно купить пока детское пианино в соседнем большом селе. И женщина уже не была суровой. Она была страшно взволнованной. В некотором нервном ожидании. На щеках у нее появился румянец, а в глазах – слезы, когда она говорила о том, что профессора можно обидеть. Даже вот просто – непониманием. И мы расстались друзьями. Я пообещала держать ее в курсе событий. И принуждать папу пить витамины и не волноваться по пустякам. Из-за рояля там или библиотеки. Пусть приезжает, когда захочет. Она сможет за ним присмотреть. Умеет обращаться с учеными. И на прощанье мы помахали друг другу. И она сурово пошла выполнять свою работу. Такая ответственная одинокая женщина…

Однажды я была всеобщим любимцем. Это научная правда. Доказано путем социологического опроса и психологического тестирования. На третьем курсе философского факультета взошла моя звезда. Когда я получила научное подтверждение, что все меня любят и уважают. Нам начали преподавать социологию. Науку об обществе. И преподаватель провел тест. Там был такой вопрос: если бы вам предстояло год провести на необитаемом острове или в космическом путешествии, кого из группы вы взяли бы с собой? Чтобы вдвоем преодолевать, так сказать, тяготы. И проводить довольно однообразное время на острове или в звездолете. И, изучив наши тесты, преподаватель торжественно сказал: «самый популярный человек в группе – Анна Кирьянова. Все до единого отметили, что именно с ней полетели бы на год в космос. Или вот на острове бы жили. Поздравляю, Анна!». Мне было приятно. Хорошая штука – социологический опрос. Неподдельный и непредвзятый. Что ни говори, наука. Все доказано. Но радость была несколько омрачена простым фактом. В группе было тридцать юношей. И всего две девушки: я и монголка Ичинхорлоо. Которая редко посещала занятия. И плохо говорила по-русски. Наверное, меня выбрали, потому что я отлично по-русски говорю… Но соцопросам я с тех пор не слишком доверяю…

Только что вернулась я из Башкирии. Из самой башкирской Башкирии, где горы и поля, где луга и реки. И где живет коренное население. И было мне грустно и обидно после оскорбительных комментариев и прочих неприятных сообщений. Которые, кстати, писали люди, которые в «друзья» зарегистрировались. После моего интервью про нынешнюю ситуацию на родине. А на улице перед домом играли два башкирских мальчика лет пяти. Просто загляденье, что за мальчики! Плотные, упитанные, крепенькие. Щекастенькие, круглолицые. Смугленькие, румяные. Глазки карие, чуть раскосые. В руках – палки. Это как бы мечи. И один мальчик мне говорит: «Тетя, давайте с нами играть!». Я отвечаю: «С удовольствием! А во что вы играете?». И один мальчик взмахнул мечом и кричит: «Я Илья Муромец!». А второй тоже взмахнул. И тоже кричит: «А я – Добрыня Никитич!». Они богатыри земли русской. Мальчики-то. А мне предложили стать Тугарином Змеевичем. Я вежливо отказалась, и мне разрешили быть третьим богатырем – Салаватом Юлаевым. И дали палочку. И мы два раза вокруг дома обошли, угрожая палочками Тугарину Змеевичу. Если бы он нам с Рамазаном и Наврузом встретился, не сносить бы ему головы! От трех богатырей-то. И мне стало гораздо веселее. Потому что нет у детей ни национализма. Ни политики. Ни оскорбительных комментариев в интернете. А война только с Тугарином Змеевичем. Который, понятное дело, испугался и спрятался. От трех богатырей земли русской: Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Салавата Юлаева…