Ирина Глотова - ВсеОттенки. Точка росы. Книга вторая

Строишь свою проекцию, свое подсознательное ожидание, облекаешь его своей плотью, живишь своей энергией, да еще и презентуешь рядом стоящим. А холодок сползания мнимости уже пошел. На глубине забилась досада промаха… промахнулась…

Пара слов это еще не весь человек. Но как же хочется…

Вода голубит, отражая небо. Текуче-зыбкая плотность. Другое дело дно.

В его оливковости отражения благородность «всего-что-было».

В грязь не забить сваи. Лишь былое благого рода может нести на себе все. что поверх вод. Пусть зеркалится вместе с небом, покуда не погрузится в оливковость…

В личной темпоральности родителей дети имеют крошечный кусочек.

Детям нет дороги в жизнь родящих до точки своего вхождения. Все семейные истории, прячущиеся в альбомах для фотографий, мифы для сознаний «родившихся-после». А черный ящик – седалище, где можно поболтать ногами.

Парадокс «творения внутрь». Средостение шабат несет в себе почку следующего цикла. Червь становления прирастает сегментами с невротическим циклом. Правым либо левым. Идеальным либо заземленным.

∞ замыкаясь на саму себя, не принебрегает ни мезонином, ни голубятней. Пусть длится…

Сынка, иду гладко выбритым полем. Легчайшим облачком маячит не срезанный одуванчик. Это его, по всей видимости, третья-четвертая попытка дать обильное потомство. Приветствую его – обильного плодоношения, Господин Фрактал! Он отвечает царственным поклоном и… разлетается в самоподобном множестве. Ура!

Сегодня зной, ястреб завис в потоке горячего воздуха – сейчас мы ведем друг друга. Я, не мешая его охоте, посылаю волну восхищения его работой, а он, слегка вибрируя крылом, отвечает – Мастер Мастеру – привет!

Кузнечики ссыпаются с моего пути с удивительным звуком, уступают дорогу. Этот потрескивающий и одновременно шуршащий звук во мне читается как сигнал взаимной уступчивости живого живому.

Ящерицы-шоколадки скользят бесшумно, сегодня по-особому лениво. Приветствую это шоколадное очарование разогретой хладнокровной плоти, достигшей совершенства в темпераьурном резонансе с Реальностью. Люблю вас, ящерицы!

Пышные полевые мыши, те давно меня не боятся. Я у них в генотипе – 50 лет хожу этим полем. Тем более, у них есть за кем наблюдать – вон он в небе, уже начал заходить кругами.

Блаженство идти в июле скошенным полем и есть зеленый ядреный крыжовник!

Сынка, тебе поклон от нашего поля. Тут где-то припрятан заветным кладом возглас брата – «Топчи, топчи!» Вписан в тебе, во мне, в нас.

Ночной апрельский дождь сошел на землю, да так, что стал ливнем, окно настежь, всю ночь состояние невесомости, почти полная депривация. Бездна принимающей Земли, взаимопроникновение без слияния. Я свидетель и участник. Утром пространство исходит туманом в утонченно-аристократической прохладе, где все едино и одновременно себя-составляюще-осознающе. Есть все, кроме лжи… девственная открытость…

«На небе только и разговоров что о море и о закате. Там говорят как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах и еле видимый свет, словно от свечи, горит где то в глубине…»

…Трогательная наивность мужского существа, заложенная еще на эмбриональном уровне, назвала бы ее мужская эмбриональная наивность. Это она мотивирует взрослую особь во всем многообразии ее проявления. Многообразие, как результат взаимодействия с окружением, всего лишь индивидуальный паллиатив. Под ним же пульсирует реликтовая потребность взаимности с родящей материнской плотью, как обозначение доступным способом (исходя из опыта понимания и обычного жизненного ресурса) понимания своего истока и благодарности, и еще потребность «владения» всеми остальными существами женского пола, всеми, «кто не мать». Выстраивается алгоритм «мать-все остальные-все остальное помимо всех остальных»… последнее действующее лицо в виде массива реальности не подлежит овладению и не нуждается в благодарности, здесь работает только отношение причастности-прикосновения. Океан Реальности позволяет говорить о себе, любоваться собой, дает возможность умереть на своем берегу. Вчера посмотрела фильм «Достучаться до небес» Простецкий сюжет, дурацкие, на первый взгляд, действия. В сухом остатке определила дивный смысл сути проживания – лет эдак восемьдесят можно наворачивать круги, пытаясь снова и снова транслировать трогательную наивность мужского существа.