Джулс Эванс - Свобода от контроля. Как выйти за рамки внутренних ограничений

Потом, в XIX веке, по мере того как европейский империализм распространялся по миру, викторианские антропологи все больше стали ассоциировать экстатичные состояния с примитивными культурами, представители которых считались менее цивилизованными, менее рациональными и более суеверными и незрелыми, чем западные люди [14] См., например, Тэйлор, Эдвард Бернетт. Примитивные культуры. Политиздат, 1989. .

Поддаться экстазу значило опуститься до их примитивного уровня. Социолог Барбара Эренрейх говорила об этом так: «Суть ума западного человека, особенно мужчины, представителя высшего класса, заключается в его способности сопротивляться заразительному ритму барабанов, заточить себя в крепость эго и рациональности посреди искушающей дикости мира» [15] Ehrenreich, Barbara. Dancingin the Streets: A History of Collective Joy. New York: Metropolitan Books, 2006. . Если вы позволите барабанам соблазнить вас и поддадитесь экстазу, то закончите как Куртц в романе Конрада «Сердце тьмы» – порочным безумцем.

В начале XX века психиатрия пыталась доказать, что экстаз – это физическое заболевание мозга. Французский психиатр Жан-Мартен Шарко утверждал, что экстаз – это одна из стадий «истерии», дегенеративного заболевания мозга, которому подвержены и мужчины, и женщины (но преимущественно женщины). По его убеждению, мистики прошлого, от святой Терезы до Жанны Д’Арк, на самом деле страдали от истерии. Такой перенос экстаза в сферу медицины был частью более широкой политической кампании, проводившейся Шарко и его коллегами, по секуляризации медицины и замещении монахинь в больницах медицинскими сестрами. Шарко не мог похвастаться большим количеством излеченных от истерии женщин, хотя одна из его пациенток, Жанна Авриль, утверждала, что излечилась благодаря танцу – в итоге она стала знаменитой танцовщицей в Мулен Руж. Шарко также не смог найти физического основания истерии. Но в следующем веке западная психиатрия продолжила двигаться в заданном им направлении [16] Есть несколько книг по истории истерии, но моя любимая Taves, Ann. Fits, Trances and Visions: Experiencing Religion and Explaining Experience from Wesley to James. Princeton: Princeton University Press, 1999. . Психиатры крайне враждебно относились и в значительной мере до сих пор относятся к религиозному опыту, и склонны считать необычные переживания, например видения, симптомами нейрофизических патологий, которые нужно подавлять антидепрессантами и препаратами для лечения психотических расстройств.

Таким образом, на протяжении последних трех веков западная культура демонизировала экстаз. Его связывали с нервной возбудимостью женщин или их плохим образованием, считали типичным для представителей рабочего класса и не белых культур [17] Еще в 1950 году католический теолог Рональд Нокс презрительно заметил: «История исступления – это во многом история эмансипации… и не самая обнадеживающая». Knox, Ronald. Enthusiasm: A Chapter in the History of Religion. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1994. . Подозрительное отношение к экстазу привело к возникновению определенного табу в отношении духовных переживаний. Как сказал Олдос Хаксли: «Если у вас был такой опыт, вы молчите о нем из страха, что вам посоветуют пойти к психоаналитику» [18] Huxley, Aldous. Visionary Spectacle. In Moksha: Aldous Huxley's Classic Writings on Psychedelics and the Visionary Experience. Rochester: Park Street Press, 1977. или, в наши дни, к психиатру. Я сам ощутил наличие этого табу: когда мне было 24 года, у меня случился опыт околосмертных переживаний, который я опишу в следующей главе. Я никому не рассказал об этом, пусть даже этот случай оказался для меня крайне положительным и целительным. Все это слишком выходило за рамки нормального. Но такой страх любых состояний сознания – за исключением рационального – сужает наше существование и превращает реальность во врага. Питер Бергер, социолог религии, писал в 1970 году:

В человеческой жизни всегда была дневная сторона и ночная, и неизбежно из практических требований существования человека в этом мире именно дневная часть жизни считалась «реальной». но никто не отрицал существование ночной части, пусть даже от нее и пытались избавиться. одним из самых поразительных последствий секуляризации стало как раз такое отрицание… это значительно обеднило нашу жизнь… насыщенность человеческой жизни в значительной степени определяется способностью к экстазу [19] Berger, Peter. A Rumour of Angels: Modern Society and the Rediscovery of the Supernatural. New York: Doubleday, 1969. .

За последние триста лет в западной культуре были и контрдвижения, попытки заново легализовать экстатические переживания, но в целом они происходили на низовом уровне. Были методизм, пятидесятничество и другие экстатические формы христианства. В основном это были движения среди рабочего класса, интеллигенция высмеивала их. Был политический экстаз национализма, начиная с Французской революции и заканчивая Третьим рейхом. Но все это закончилось не очень хорошо. Восторженная толпа в Нюрн берге навсегда связала экстаз в умах интеллектуалов с тем, что Густав Лебонн называл «безумием толпы». Наконец, было Возвышенное в романтизме – отдельный человек, испытывающий потрясение при встрече с искусством или природой. Эта была наиболее интеллектуально авторитетная форма экстаза, но при этом крайне индивидуалистичная, довольно элитарная и не особо трансформирующая. Переживая Возвышенное, романтик всегда находится на грани утраты контроля, но никогда полностью его не теряет (никто не захотел бы устроить сцену в галерее).