Вадим Руднев - Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы

В подростково-юношеский период, когда сексуальность уже взрослого типа начинает бурлить в молодом человеке, его подстерегают те фиксации, которые были гипотетически осуществлены в раннем возрасте, и юноша или девушка именно в возрасте от 14 до 18 лет могут вторично приобрести острые психопатологические черты, претерпевая временно черты инволюции. Развитие может пойти как бы в обратном порядке. Вначале могут появиться признаки истерии или обсессии, или и того, и другого вместе. До этого гармонично развивавшийся подросток вдруг начинает претерпевать личностные искажения, которые, прежде всего, сказываются в модальных искажениях. Взрослая модальная система, система взрослого человека, описывающая реальность и состоящая из шести модальностей – аксиологии, деонтики, эпистемики, алетики, пространства и времени – может вновь сужаться за счет разбухания одной или нескольких модальностей за счет других. Прежде всего, может заметно редуцироваться эпистемическая сфера – юноша или девушка престают обращать внимание на учебу, она им надоедает. В случае истерического развития начинает преобладать аксиологическая сфера, пробуждаться желание и вместе с ним языковые истерические черты. Подросток может начать выражаться высокопарно, цветисто, выбирая причудливые, вычитанные ранее из книг слова и языковые обороты, описывающие, как правило, сферу чувств. Он может начать врать, придумывать сложные фантазийные истории о себе и своих сексуальных подвигах, то есть у него может появиться комплекс Хлестакова или барона Мюнхаузена. Его речь становится более ювенильной, он с большим, чем в латентный период, трудом выражает свои эмоции отчасти потому, что эмоции стали сложнее; он проявляет делинквентное поведение – стремится к наркотикам, ранней половой жизни (которая его, однако, не удовлетворяет), отворачивается от родителей – в общем, с ним происходит все то, что обычно происходит в семьях «неблагополучных подростков». Родители могут описывать его теперь как надменного, мрачного, одинокого, опустошенного, то есть всеми теми словами, которыми описывается патологический нарциссизм.

В случае обсессивного развития подросток становится крайне замкнутым в себе, критичным по отношению к другим, сексуальную жизнь отвергает как нечто грязное и разговоры о ней с другими подростками не поддерживает, он может заняться коллекционированием или математикой – всеми теми сферами, в которых нужна точность; его речь становится педантичной и не выражает никаких чувств; он внешне корректен с родителями, но его отношения с ними приобретают несвойственные ранее черты, например, он может настаивать на том, чтобы ему выдавали больше карманных денег и, если этого добивается, может начать их копить неизвестно на что. Его поведение может прибрести ряд реактивных черт – повышенную чистоплотность, пресловутое бесконечное мытье рук, требование от родителей, чтобы они чаще убирали квартиру. Он (или реже она: обсессия – традиционно мужской невроз, так же как истерия – традиционно женский) становится несносным педантом, занудой, с которым невозможно разговаривать, который во всем видит неуважения к проявляемому им гипертрофированному чувству долга. Его ведущей модальностью становится деонтика – можно и нельзя, которое все более склоняется к «нельзя». Он становится «человеком в футляре». В то же время обостряются черты алетического всемогущества, характерные для компульсивных, он может начать предсказывать события, видеть во всем тайные связи, обращать внимание на приметы.

Третий путь психопатологического развития – это депрессия. Здесь система модальностей еще больше сужается – подросток становится безразличным и к ценностям, и к долгу; он забрасывает эпистемическую сферу – учебу, интересы прежних лет, алетическое его тоже не волнует. Даже пространство и время сужаются. Он может молчаливо лежать часами на диване, то есть проявлять все признаки взрослой депрессии. С родителями он может быть либо холоден, если депрессия идет по нарциссическому типу, или, наоборот чувствовать вторичную зависимость от матери, если депрессия идет по анаклитическому типу. Дело может закончиться маникально-депрессивным психозом.

Шизофрению недаром называли dementia praecox – ранее слабоумие, поскольку очень часто она начинается именно в подростковом возрасте. Это может быть простая шизофрения с чувством опустошенности и тоски, это может быть гебефрения, когда подросток начинает кривляться и коверкать язык. Это может быть кататония, когда он или она вообще отказываются от речи и движения. Это может быть параноидная форма, когда наступает бредово-галлюцинаторный комплекс, бред преследования, реже – величия, и вся система семиотических модальностей рушится: подросток не имеет более ни ценностей, ни норм, ни знаний, ни невозможности (он теперь живет в бредовой сфере, где все возможно, как во сне), ни пространства, ни времени. Он регрессирует почти полностью на доязыковую, досемиотическую, додефференцированную стадию своего развития.