Михаил Львович Покрасс - Освоение одиночества. О чем молчат любимым

Виктор Григорьевич меньше пыжится в странники и меньше дергает, будто стряхивает невидимую паутину, руками, плечами, головой. Подарил мне удовольствие вести с ним человечески-осмысленный разговор. Теперь с видом «мешаю я вам всем!», самопогруженный, плетется левой пристяжной, на отшибе, чуть позади нас.

* * *

Она спускалась к нам с дочерью и со своей расцветающей, совершенно непостижимой для меня улыбкой...

Ученик часто, идеализируя учителя, уверен, что тот ~ эдакое все имеющее и всем удовлетворенное совершенство, все постигшее и застрахованное от боли.

Мне даже друзья постоянно говорят: «Ну, ты - психотерапевт, ты все можешь!». Будто бы знание свалилось на меня «даром небесным», как выигрыш в лотерее. Будто оно - не результат заблуждений, ошибок, цепи преступаний, за каждое из которых приходится платить самому Самому отвечать. Будто знание - не счастливая награда..., которая становится бременем..., когда некому или не умеешь его передать.

Спасибо моим пациентам, которые плохо или хорошо этим знанием пользуются, хоть частично освобождая меня!...

Из давнего письма

Вчера я рассказал Саше [7] Саша - девочка-подросток, которую властная, красивая мама в пику мужу-южанину и себе самой оставила с четырнадцати лет без отца. Саша тоже заметно красивая, умненькая девочка. Ей всего 16 лет, но смотрится она гораздо старше. А я тогда еще верил, что словами можно все объяснить, особенно такому молодому, пйка еще мало навравшему человеку! о ссоре с братом.

Мне было девятнадцать, а ему одиннадцать, когда после разрыва (так тогда казалось) с отцом я ушел жить один.

* Братишка любил меня, не понимал действительных причин раздора и, пользуясь большой привязанностью к нему отца, всячески старался цас помирить. Он спорил с отцом, отстаивая меня. Убеждал, что отец во мне ошибается, что я на самом деле такой, каким отец хочет меня видеть.

Брат ошибался. Я был другой.

Получалось, что, отстаивая меня, он всегда оказывался по моей вине в дураках.

Любой мой самостоятельный шаг разрушал все, что он так бережно, не спросясь меня, строил. Всякий мой шаг обнаруживал несостоятельность моего защитника, необоснованность его уверений. Всякий раз давал новые козыри против меня отцу и обезоруживал брата.

Казалось - так просто было его не подводить. Надо было только отказаться от всего, ради чего я удерживался в этом, как потом оказалось пожизненном, противостоянии с дорогим мне человеком - отцом. Чтобы не подвести братишку, надо было отказаться от себя!

Представьте, как ему было больно! Тот, о ком он так печется, сам его же и подводит. Предает его ожидания... Могла ли не переполниться его чаша терпения и всепрощения. Ведь из любви он прощал мне так долго.

Нет, я не просил, конечно, прощения. Он сам прощал. И как ни сильна была его любовь, как ни трудно было ему расставаться с мечтой о брате, о нашей дружбе — с простыми, и ребенку понятными, правилами, как ни трудно было перенести разочарование, разве могло оно не прийти, принося с собой боль, обиду, отчаянье.

Это произошло четыре года назад.

Ему было двадцать. Он верил, что мы - друзья, и был счастлив, что у него есть друг - брат.

Я тоже верил. То, что он не знает меня, как-то стушевывалось. Он же - младший.

Я тогда ушел из второго брака (кажется, мне всегда будет стыдно за то, что я в него попал). Родственники от меня отвернулись. Представьте, в какое положение перед людьми я поставил их. Я был той паршивой овцой, которая портит стадо. Друзья были далеко, да и их шокировали мои «фокусы».

Я оказался один. Не знал, на что опереться. Все подверглось сомнению, все смешалось. Потерялись границы добра и зла! Окончательно рухнул авторитет отца, с которым я воевал, но который всегда оставался неколебимым. Внутренний спор с отцом, может быть, и был моей опорой.

Казалось, любой шаг может стать шагом в пропасть, тем более, что отец, скорый на жесткие выражения со мной, всегда грозил, что я «докачусь», чуть только «фашистом» ни стану.

Я тогда, как никогда, нуждался в брате. В его любви, вере в меня. В понимании, что я свой путь ищу искренне и делаю только то, чего не могу не делать. Иначе не умею.

Но было поздно. Девять лет в детстве и юности - огромный срок.

То, что я ушел от жены, не посоветовавшись сним, младшего брата оскорбило. Так, по егоощущению, «сдрузьями не поступают».