Эми Кадди: Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха

После ДАП перестаешь быть собой. Во многих отношениях. Как человек думает, как чувствует, как выражает себя, как реагирует, как взаимодействует с другими людьми – все это изменяется. Кроме того, страдают и способности к самоанализу, так что даже сам человек не сможет понять, как именно он изменился. И никто – НИКТО – не скажет, чего можно ожидать.

Расскажу, как я тогда понимала происходящее с моим мозгом [вставить треск кузнечиков].

Итак, значит, я лежала в больнице. Разумеется, мне пришлось забрать документы из университета, и врачи серьезно сомневались, что мои умственные способности восстановятся до такой степени, чтобы я смогла вернуться к учебе. Видя, какая серьезная у меня травма, и опираясь на статистику подобных травм, они заявили: «Вы не сможете больше учиться. Вы будете жить нормально, вы “сохранны”, но поищите себе какое-нибудь другое занятие». Я узнала, что мой IQ упал на тридцать пунктов – два стандартных отклонения. Но я узнала это не от своего врача. Я знала, потому что меня пропустили через двухдневный марафон стандартных нейропсихологических тестов, а затем вручили мне длинный отчет, где в числе прочего было указано и это. Врачи же решили, что совершенно незачем со мной об этом говорить. А может – что я теперь все равно не пойму. Я вовсе не переоцениваю значение IQ – я знаю, что он не предсказывает, насколько успешной и счастливой будет дальнейшая жизнь человека. Но в то время это был один из показателей, которые, как я считала, измеряют мой интеллект. То есть врачи дали мне понять, что я больше не умна, и это меня очень больно задело. Я прошла курсы трудотерапии, когнитивной терапии, речевой терапии, физиотерапии и консультации психолога. Через полгода после аварии – я приехала домой на лето – две самые близкие подруги, заметно отдалившиеся от меня в последнее время, сказали, что «я стала совсем другой». Как могли два человека, которые, как мне казалось, понимали меня лучше всех на свете, сказать, что я – уже не я? Как именно я изменилась? Они меня не видели; да я и сама себя не видела.

После травмы головы человек погружается в растерянность, беспокойство и отчаяние. И когда врачи говорят, что не знают, чего следует ожидать, а друзья – что человек изменился, конечно, растерянность, беспокойство и отчаяние только растут.

Следующий год прошел как в тумане. Испуг и растерянность толкали меня на неудачные решения, и я не знала, что делать дальше. Потом я вернулась в университет. Но – слишком рано. Я не могла думать. Не могла как следует воспринимать информацию из чужой речи. Словно люди говорили наполовину на моем родном языке, а наполовину – на иностранном, которого я не знаю. От этого я еще глубже погружалась в смятение и растерянность. Мне пришлось уйти из университета – я явно не справлялась с учебой.

Кроме повреждения мозга в аварии я получила несколько переломов, и еще у меня остались некрасивые шрамы. Но со стороны это не бросалось в глаза. А поскольку травма черепа снаружи не заметна, мне часто говорили что-нибудь вроде: «Надо же, как тебе повезло! Могла ведь и шею сломать!» «Повезло?!» – думала я. А потом ощущала вину и стыд за то, что люди говорят в мой адрес хорошее, а мне их слова причиняют такую боль.

То, как мы думаем, наш интеллект, наши чувства, наша личность – мы ожидаем, что все это никогда не изменится. Мы принимаем все это как должное. Мы боимся попасть в аварию, после которой нас парализует и мы не сможем двигаться или потеряем зрение или слух. Но человек никогда не думает, что в результате аварии может потерять самого себя.

Много лет после травмы я пыталась прикинуться прежней собой… хотя на самом деле не знала, кто такая я прежняя. Я чувствовала себя самозванкой, вселившейся в чужое тело, которое было моим собственным. Мне пришлось заново научиться учиться. Я все время пыталась вернуться к занятиям в университете – я не могла смириться со словами людей, которые утверждали, что мне это уже не по силам.

Я училась гораздо медленнее других – учеба давалась мне тяжелей. В конце концов, к моему невыразимому облегчению, я очень медленно стала снова обретать ясность ума. Я закончила университет на четыре года позже сокурсников, с которыми начинала учиться. Я так упорствовала, в частности, потому, что поняла, чем хочу заниматься – психологией. По окончании университета мне удалось начать работу в этой сфере, для чего требовался отлично функционирующий мозг. Как писал Анатоль Франс: «В каждой перемене… есть своя грусть, ибо то, с чем мы расстаемся, – часть нас самих; нужно умереть для одной жизни, чтобы войти в другую» [3] Франс А. Преступление Сильвестра Бонара. Цит. по переводу Е.Ф. Корша. – Примеч. перев. . И совсем не удивительно, что на этом пути вопросы присутствия, силы, уверенности в себе и сомнений стали для меня очень важны.