Оливер Сакс: Галлюцинации

Бенни Шеннон использовал эту фразу как заглавие своей замечательной книги «Антиподы разума», основанной на личном опыте и на культурологическом и антропологическом исследовании применения южноамериканского галлюциногена айяваска . Айяваска – это смесь экстрактов двух растений – Psychotria viridis и Banisteriopsis caapi . Ни один из этих экстрактов сам по себе не обладает галлюциногенными свойствами. Листья растения Psychotria содержат диметилтриптамин (ДМТ), сильнейший галлюциноген, но при приеме внутрь он разрушается моноаминоксидазой (МАО) кишечника. Banistereopsis , однако, содержит соединение, подавляющее активность МАО, и, таким образом, делает возможным всасывание ДМТ. «Когда задумываешься об этом, – пишет Шеннон, – само открытие айяваски представляется поистине удивительным. Количество разных растений в тропических лесах огромно, число их парных сочетаний просто астрономическое. Здравый смысл подсказывает, что найти такое сочетание методом проб и ошибок просто невозможно».

Рассказ Бреслава включен в книгу Дэвида Эбина «Опыт приема психотропных веществ».

Неврологические аспекты восприятия времени и движения, а также кинематическое зрение я разбираю более подробно в статьях «Скорость» и «В реке сознания».

В начале 60-х гг. о механизмах действия психотропных веществ было известно очень мало, а в ранних работах Тимоти Лира из Гарварда и Рональда К. Зигеля из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе основное внимание было уделено феноменологии галлюцинаторных переживаний, вызванных галлюциногенами, а не механизмам возникновения галлюцинаций. Теперь мы знаем, что кокаин и амфетамины стимулируют «центр вознаграждения» головного мозга, и медиатором этой стимуляции является дофамин. То же самое относится и к опиатам и алкоголю. Классические галлюциногены – мескалин, псилоцибин, ЛСД и, возможно, диметилтриптамин – стимулируют серотонинергическую систему мозга.

Несколько десятилетий спустя я рассказал об этом случае моему другу Тому Эйснеру, энтомологу, и упомянул о философских наклонностях паука и о его голосе – голосе Бертрана Рассела. Эйснер задумчиво кивнул и сказал: «Да, мне знаком этот вид».

Много лет спустя мне пришлось пережить намного более мягкий эффект сакау, опьяняющего перца ( Piper methysticum ), который выращивается в Полинезии, где его называют кавой. Жители Микронезии издавна пьют настой кавы с той же целью, с какой индейцы Анд тысячи лет жуют листья коки. Употребление кавы в Полинезии обставлено очень сложными ритуалами. Эффект сакау я подробно описал в «Острове дальтоников». Этот напиток вызывает чувство легкости, небольшого опьянения, а также разнообразные иллюзии и галлюцинации.

Головная боль при мигрени часто бывает односторонней (откуда и название болезни; по-гречески hemi – половина, а cranium – череп), но не обязательно: боль может одновременно поражать обе половины головы, а интенсивность боли может варьировать от тупой пульсирующей боли до невыносимой. Это разнообразие в 1853 г. описал Дж. К. Питерс в своей книге «Трактат о головной боли»:

«Характер боли сильно варьирует; чаще всего наблюдают толчкообразную или пульсирующую боль… [в других случаях] боль может быть давящей или ноющей… длительной, с внезапными вспышками сильной боли… колющей… раздирающей… тянущей… сверлящей… жгучей… Иногда больному кажется, что ему в голову забили клин, что мозг разрывается на части или выдавливается из черепной коробки».

Эта женщина, Ингрид К., также сообщала, что иногда у нее «бывает и другое странное ощущение, предшествующее началу мигренозного приступа. Все люди, которых я вижу вокруг себя, кажутся мне знакомыми. Я не знаю, кто они, но все они кажутся мне знакомыми». Такое ощущение знакомства со всеми, возникающее перед приступом, описывают и многие другие мои корреспонденты. Иногда это ощущение предшествует эпилептическому припадку, как пишут Оррин Девински и его коллеги.

Когда Гиппократ писал о «священной» болезни, он назвал ее так, отдавая дань давней уже к тому времени традиции, но сам же отверг идею божественного происхождения в первой же фразе своего описания: «Эту болезнь называют священной… мне кажется, что она не более священна, чем все другие болезни, и имеет вполне естественные причины, как и всякое иное телесное расстройство».