Пётр Успенский - В поисках чудесного (Фрагменты неизвестного учения)

ГЛАВА 13

Напряжённость внутренней работы. - Подготовка к "фактам". - Посещения Финляндии. - "Чудо" начинается. "Мысленные разговоры" с Гурджиевым. - "Вы не спите". Вид "спящих людей". - Невозможность исследовать высшие явления обычными методами. - Изменившийся взгляд на "методы действия". - "Главная черта". - Гурджиев определяет главные черты людей. - Реорганизация группы. - Те, кто оставляет работу. - Между двумя стульями. - Трудность возвращения назад. - Квартира Гурджиева. - Реакция на молчание. - "Видна ложь". Демонстрация. - Как пробудиться? - Как создать необходимое эмоциональное состояние? - Три пути. - Необходима жертва. - "Пожертвовать своим страданием". - Расширенная "таблица видов водорода". - "Движущаяся диаграмма". - "У нас очень мало времени".

Этот период - середина лета 1916 года - остался в памяти всех членов нашей группы как время очень интенсивной работы. Все мы чувствовали, что делаем очень мало по сравнению с той огромной задачей, которую поставили перед собой. Мы понимали, что наш шанс узнать больше может исчезнуть, причём так же внезапно, как появился; мы старались усилить в себе внутреннее напряжение работы, сделать всё возможное, пока условия остаются благоприятными.

Я начал серию экспериментов, или упражнений, используя определённый опыт, который приобрёл ранее, и провёл серию кратких, но очень интенсивных постов. Называю их "интенсивными" потому, что предпринял их не с гигиенической целью, а, наоборот, стараясь дать организму сильнейшие толчки. В добавление к этому я начал "дышать" по определённой системе, которая вместе с постом давала раньше интересные психологические результаты. Я проводил упражнения в "повторении" по способу "умной молитвы", которые прежде очень помогали мне сосредоточенно наблюдать за собой; провёл я также серию умственных упражнений довольно сложного характера для концентрации внимания. Я не описываю подробно эти упражнения и эксперименты только потому, что эта попытка найти свой путь предпринималась, в общем, без точного представления о её возможных результатах.

Но всё равно, это, равно как и наши беседы и встречи, удерживало меня в состоянии сильнейшего напряжения и, конечно, в значительной степени способствовало целому ряду необыкновенных переживаний, которые я испытал в августе 1916 года. Гурджиев сдержал своё слово, и я увидел "факты", и, кроме того, понял, что он имел в виду, когда говорил, что до фактов нужно ещё многое другое.

"Другое" заключалось в подготовке, в понимании некоторых идей, в пребывании в особом эмоциональном состоянии. Состояние, которое является эмоциональным, нам непонятно, т.е. мы не понимаем, что оно необходимо, что "факты" без него невозможны.

Теперь я перехожу к самому трудному, потому что описать сами факты нет никакой возможности.

Почему?

Я часто задавал себе этот вопрос. И мог ответить только то, что в них было слишком много личного, чтобы стать общим достоянием. Думаю, что так было не только в моём случае, но так бывает всегда.

Помню, как такого рода утверждения приводили меня в негодование, когда я встречал их в воспоминаниях или заметках людей, прошедших через необычайные переживания и потом отказывающихся их описать. Они искали чудесного и были убеждены, что в той или иной форме нашли его. Но когда они находили то, что искали, они неизбежно говорили: "Я нашёл. Но я не в состоянии описать то, что я нашёл". Мне эти слова всегда представлялись искусственными и надуманными.

И вот я оказался точно в таком же положении. Я нашёл то, что искал; я видел и наблюдал факты, далеко выходящие за пределы того, что мы считаем возможным, признанным или допустимым, - и ничего не могу рассказать о них!

Главное в этих внутренних переживаниях было их особое содержание или новое знание, которое приходит с ними. Но даже этот внешний аспект можно описать лишь очень приблизительно. Как я уже сказал, после моих постов и других экспериментов я находился в несколько возбуждённом и нервном состоянии и физически чувствовал себя слабее обычного. Я приехал в Финляндию, на дачу И. Н. М., в чьём петербургском доме недавно проходили наши встречи. Здесь же находился Гурджиев и ещё восемь человек из нашей группы. Вечером беседа коснулась наших попыток рассказать о своей жизни. Гурджиев был очень резок и саркастичен, как будто стремился спровоцировать то одного, то другого из нас; в особенности он подчёркивал нашу трусость и леность ума.

Меня чрезвычайно задело, когда он принялся повторять перед всеми то, что я строго конфиденциально сказал ему о докторе С. Его слова были неприятны для меня, главным образом потому, что я всегда осуждал такие разговоры о других.