Лорин Слейтер - Открыть ящик Скиннера

Теория диссонанса взяла американскую психологию штурмом.

— Именно штурмом, — говорит Аронсон. — Это была потрясающая идея — такая элегантная и предлагавшая изящное объяснение непонятному поведению людей.

Теория диссонанса, например, объясняла тот долгое время остававшийся загадочным факт, что во время корейской войны китайцы с успехом обращали американских пленных в сторонников коммунизма. Для этого китайцам не нужно было прибегать к пыткам или платить крупные суммы: достаточно было пообещать пленным горсточку риса или шоколадку за то, что те напишут антиамериканское эссе. После того как американцы писали соответствующий текст и получали за это награду, многие приобретали коммунистические убеждения. Это кажется странным, особенно потому, что мы привыкли думать, будто промывание мозгов осуществляется с помощью яростного отскребания с применением каустической соды или благодаря щедрой взятке. Однако теория диссонанса предсказывает, что чем более жалкое вознаграждение человек получает за поведение, несовместимое с его взглядами, тем больше вероятность, что он свои взгляды переменит. В этом есть какой-то извращенный здравый смысл. Если вы продаетесь за шоколадку, или сигарету, или горсть риса, вам лучше придумать убедительную причину такого поступка, чтобы не почувствовать себя просто-напросто тупицей. Если вы не можете забрать обратно написанное эссе или произнесенную ложь, то вы меняете свои представления, чтобы они больше не скреблись и не скрипели, а вы были избавлены от представления о себе как о тупице. Китайцам здорово удалось интуитивно понять когнитивный диссонанс: они держали перед носом у взрослых людей пустяковые подачки, и те изменяли свои оказавшиеся гибкими убеждения.

Фестингер и его студенты выявили несколько различных форм диссонанса. То, что исследователи обнаружили при изучении секты, было названо парадигмой веры/неподкрепления. Данные, полученные при различной оплате произносимой лжи, легли в основу парадигмы недостаточного вознаграждения. Еще одна парадигма, получившая название навязанного соответствия, лучше всего иллюстрируется таким экспериментом: первокурсники, стремившиеся вступить в студенческое братство, должны были пройти через тяжелые или умеренные вступительные обряды. Те, кто прошел через тяжелые обряды, проявляли большую преданность группе, чем те, для кого обряды оказались умеренными.

Этими своими простыми экспериментами Фестингер поставил психологию, особенно Скиннера, с ног на голову. В конце концов, Скиннер ведь утверждал, что поощрение укрепляет, а наказание гасит условный рефлекс, но коротышка Леон несколькими быстрыми действиями показал, что бихевиоризм был неправ. Неправ! Нами движут наказания и ничтожные награды; в центре человеческой вселенной оказался не большой кусок сыра, а какой-то крохотный ломтик, и никаких вам голубей, крыс или ящиков. Существуют только человеческие существа, которыми движут рассудки, стремящиеся к комфорту. Скиннер выкинул на свалку ментализм, оставив нам всего лишь механистические условно-рефлекторные отклики, но тут пришел Леон, чудаковатый и язвительный Леон, вернул нам наш сложный мозг и фактически заявил: «Человеческое повеление не может быть объяснено только теорией поощрений. Люди мыслят. Они занимаются поразительной мысленной гимнастикой — ради того, чтобы оправдать собственное лицемерие».

Фестингер придерживался не слишком оптимистичных взглядов на человеческую природу. Он выкуривал по две пачки «Кэмел» без фильтра в день и умер от рака печени в возрасте шестидесяти девяти лет. Не приходится удивляться, что Фестингера привлекали взгляды экзистенциалистов: Сартра с его полой вселенной, Камю, который полагал, что человек проводит всю жизнь, пытаясь уверить себя, будто она не абсурдна. Человек, считал Фестингер, не рациональное существо, а рационализирующее. Он жил со своей второй женой Труди в сельском коттедже, где, как я себе представляю, в сумерки ярко тлел кончик его сигареты, где вдоль стен кабинета тянулись книжные полки, где к притолоке был прикреплен маленький серебряный свиток с какой-то историей внутри.

Одну историю я знаю. Наверное, она понравилась бы Фестингеру. Недалеко от того места, где я живу, в маленьком городке Ворчестер в Массачусетсе живет настоящее олицетворение рационализации. Ее зовут Линда Санто. Пятнадцать лет назад ее трехлетняя дочь Одри упала в плавательный бассейн, и ее нашли плавающей там лицом вниз. Девочку спасли и откачали, но кора ее головного мозга перестала функционировать, энцефалограмма показывала лишь отдельные электрические импульсы; мозг управлял только сердцебиением и деятельностью потовых желез…