Карлос Гонсалес - Целуйте меня! Как воспитывать детей с любовью

– Я сказал тебе не брать бумагу без разрешения? – говорит Хайме.

– Да кто ты, чтобы мне приказывать?! – возмущается Соня. – Хочу и беру!

– Не смей со мной так разговаривать! – орет Хайме и дает ей затрещину. – Сейчас же извинись.

Но Соня не только не извиняется, она вскакивает и дерзко отвечает:

– Это ты тут должен извиняться!

Хайме снова влепляет ей затрещину.

– Придурок! – орет она и убегает.

Только титаническим усилием воли Хайме заставляет себя не погнаться за нею. В такие моменты лучше всего мысленно считать до десяти. А Соня, конечно же, до конца недели будет под домашним арестом.

Вот такая история из жизни. А теперь представим, что Соне семь лет и Хайме – ее отец. Что скажете о такой ситуации? Разве это не один из тех случаев, когда любой может сорваться? Разве не помогла та затрещина Хайме отвести душу, как это выразительно сформулировал доктор Спок? Как бы в такой ситуации поступили все эти фанатики, запретившие бить детей? Потащили бы отца в суд за то, что он стукнул дочку, которая, между прочим, сама на это напрашивалась? Разве не лучше было бы предоставить семьям самим разрешать подобные конфликты, без постороннего вмешательства? Возможно, вы даже думаете, что пара вовремя данных затрещин – и девочка эта вообще никогда не выросла бы настолько непослушной и дерзкой? Похоже на типичный случай ребенка, испорченного вседозволенностью, ребенка, чьи родители не умеют устанавливать границ, не поддерживают в доме необходимый уровень дисциплины: сегодня они что-то терпят, а завтра из-за того же срываются, и в результате ребенок не знает, что и думать, и глубоко несчастен.

А что если я скажу вам, дорогие мои читатели, что Хайме действительно отец Сони, но лет ей не семь, а семнадцать? Меняет ли это что-нибудь? Перечитайте историю в свете этих новых фактов. Не покажется ли вам, что ей, возможно, уже многовато лет для того, чтобы давать ей затрещины, выключать телевизор или требовать просить разрешения взять банальный лист бумаги? Думаете, прилично отцу выбивать дверь ванной, если там заперлась его взрослая дочь? Не начинает ли вам казаться, что Хайме – домашний тиран, зацикленный на собственном авторитете и агрессивный и что дерзкий ответ дочери логичен и реакцию ее вполне можно понять?

И если так, то что же вас заставило так переменить свое мнение? Давайте-ка задумаемся над тем, по каким критериям мы судим о поведении отца и его дочери. Считаем ли мы, что маленькие дети должны обращаться с вещами взрослых более уважительно, чем подростки, стараться лучше запоминать, безропотно и с улыбкой исполнять просьбы родителей, вести себя покладистее и почтительнее, даже если злятся, прикладывать больше усилий к тому, чтобы сохранять спокойствие, не плакать и не закатывать скандалов? Закон подобных требований к несовершеннолетним не предъявляет. Наоборот: чем ребенок младше, тем меньше ответственности за ним признают судьи и тем снисходительнее их приговор (если до такого вообще доходит). Кто же прав – «вмешивающееся в дела семьи» государство, которое не считает ребенка ответственным за свои действия, или «здравомыслящий и благоразумный» отец, исправляющий поведение своего ребенка, пока тот еще юн? Быть может, вместо соцработников, педагогов, судов по делам несовершеннолетних и исправительных заведений для несовершеннолетних правонарушителей нужно завести колонии строгого режима и вернуть пытки для малолетних преступников?

Но остается последний, еще менее комфортный вариант. Что если я вам скажу, что Соне 27 и что Хайме на самом деле – ее муж? Нет, я не передергиваю. Перечитайте мою историю и убедитесь, что я нигде не утверждал, что Соня приходится ему дочерью. Думаете, нормально для мужа выключать телевизор посреди ее передачи, «потому что ей уже достаточно», или приказывать жене убрать постель, или заставлять есть все, что он и дает, или запрещать брать бумагу со стола, или давать ей затрещины? Кажется ли вам по-прежнему, что Хайме – хороший муж и это у Сони трудный характер, что это она его провоцирует на вспышки гнева? Разве муж не вправе исправлять и формировать характер своей жены – при необходимости наказаниями («жестокость из милосердия»)? Разве она сама перед алтарем не обещала уважать и слушаться мужа? Можно ли государству вмешиваться в сугубо частное дело?

Так отчего же, когда вы впервые прочли эту историю, вы решили, что Соня – ребенок? А оттого, что Хайме кричал на нее и бил. Подсознательно вы подумали: «Если он так с ней обращается, должно быть, она – его дочь». Нам и в голову не приходит, что она может быть взрослым человеком – точно так же, как, видя в газете заголовок «Расисты напали на прохожего», мы не подумаем, что жертвой мог быть швед.