Марина Сульдина - Вина мнимая и настоящая. Как научиться жить в мире с собой

Замечательно, если у ребенка есть природный иммунитет против неосмотрительных воспитательных мер. Но если малыш чувствительный, впечатлительный, ранимый, то до появления невроза ему рукой подать.

Итак, когда демонстрация вины и взятая на себя ответственность становятся способами избежать немилости, отвержения со стороны окружающих, человек начинает использовать их в качестве защиты. В этом случае он может верить, что рискует одобрением окружающих, если не будет показывать им, какой он ответственный. И почувствует себя более защищенным, имитируя чувство вины.

При этом он обычно не только копирует, но и искренне стремится пережить подлинную вину. Даже если он на самом деле совершает грех, то боится иной раз не его последствий, а того, что ничего не испытает после его совершения.

Такой человек испытывает внутреннюю стянутость, подавленность, иногда даже раздавленность взятой на себя ответственностью. Как если бы пытался натянуть на себя одежду не по размеру или с натужной сосредоточенностью плохого актера старался бы изобразить на сцене то, что никогда не переживал. Иногда говорят: «Я чувствую вину за то, что не чувствую вины», однако это утверждение не совсем верно, правильнее было бы сказать: «Мне тревожно из-за того, что я не чувствую вины».

Пожалуй, ни в чем другом не выражается этот тип невротической вины так ярко, как в религиозной жизни. Например, от этого недуга страдал Николай Гоголь. Его духовник, ржевский священник Матфей Константиновский, считал, что причина бед его чада – сама писательская деятельность, сплошной грех, а не куда более реальные душевные проблемы писателя.

««Книга твоя должна произвести вредное действие и ты дашь за нее ответ Богу», «Отрекись от Пушкина, он был грешник и язычник» – такими фразами были наполнены письма отца Матфея.

В более легкой форме эту невротическую вину переживают многие православные христиане. Они не испытывают прилива благодати во время богослужения, не плачут во время исповеди, не испытывают особенных эмоций при виде инвалидов или бомжей, и эта «бесчувственность» их угнетает.

Но опасность заключается еще и в том, что, сосредоточившись на имитации, человек, особенно молодой, теряет возможность осознать, выстрадать свои собственные ценности. Эта ситуация его мучает, заставляя сопротивляться навязанным нормам, даже если они исключительно правильные. Это может приводить к совершению греха даже там, где ожидать его было невозможно.

В православной культуре тема греховности и виновности выражена с особой силой, поэтому невротическое чувство вины в наших краях – дело обычное. Сегодня в церковной среде то и дело встречается нарочитая хмурость и самоедство, а о своей греховности люди часто говорят постоянно и во всеуслышание. Иной раз кажется, что многие из них даже гордятся своей неутихающей виновностью, принимая ее за святость.

Точно так же, как и дети, очень многие взрослые люди (и таких немало в церковной ограде), боясь лишиться любви и быть отвергнутыми, испытывают мучительное желание скорее исправить ситуацию, и это переживание они принимают за вину. Но иногда ситуация усложняется тем, что они пытаются искусственно «раскрутить» в себе переживание своей виновности и «плохости». Эти два самообмана, две формы невротической вины, могут встречаться отдельно, независимо друг от друга, или вместе, в связке.

Самообман истощает наши силы, поскольку имитировать жизнь намного сложнее, чем жить честно. Подспудно мы накапливаем напряжение и раздражение, поскольку ощущаем себя униженными необходимостью лгать. Раздражение до поры до времени может направляться на себя, и в этом нет ничего хорошего, но рано или поздно оно неизбежно выплеснется в грехе, совершенном как бы назло: себе, культуре, родителям, обществу, навязавшими «тиранящие» человека моральные нормы. Многие знают, как порой жестоко обращаются пресловутые «бабушки» в храмах со случайно зашедшими «новичками». К сожалению, осуждение другого часто становится «легальным» способом выплеснуть свое раздражение.

Но иногда напряжение может «вырваться» наружу совершенно неожиданным образом.

«Жила-была православная девушка. Строгие родители воспитывали ее по высокому нравственному образцу, она была очень «правильной», совестливой и при этом ранимой, неуверенной в себе, зависимой от мнения других людей, склонной скорее соглашаться с авторитетами, чем противоречить им, постоянно сомневающейся в оценке своих поступков.