Александр Соловьев - Жизнь в кайф. Инструкция, которую вы должны были получить при рождении

В XVII веке произошло эпохальное в истории онтологии событие: великий французский ученый и философ Рене Декарт определил критерии бытийности человеческого «Я» тезисом cogito ergo sum и этим задал тон новой европейской философии.

На русский язык выражение часто переводят как «мыслю, следовательно, существую», но это несколько упрощенный перевод. В действительности под термином cogito Декарт подразумевал не только мышление, но и весь процесс познания, включающий опознавание, понимание, сомнение и особенно рефлексию – способность человека анализировать свои переживания, собственную личность (cogito me cogitare). Человек видит, ощущает, исследует, осмысливает, представляет мир, в то же время наблюдая и за самим собой, – вот что такое cogito.

Декарт неоднократно подчеркивал, что выражение cogito ergo sum не является умозаключением, выводом; оно лишь «первое и вернейшее из всех познаний», первичная достоверность, отправная точка, с которой, по его мнению, должна начинать свой путь философия.

Для объяснения своего тезиса Декарт предложил идею о том, что человек состоит из двух субстанций – физической (res extensa) и духовной (res cogitans), которые не пересекаются друг с другом. Согласно этой идее, человеческое «Я» – духовная субстанция, осуществляющая процесс cogito, существует вне телесного бытия.

Отсюда следует, что, по Декарту, для человеческого «Я» невозможно никакое присутствие в физическом бытии. Эквивалентом присутствия для него является значение. Само собой, значение нельзя потрогать руками, зато его можно ухватить разумом и затем проделывать с ним любые умственные манипуляции.

Тезис Декарта трудно было опровергнуть. Правда, при рассмотрении параллельных субстанций тут же возникал вопрос: если эти две субстанции не пересекаются, то как вообще человеческий ум, относящийся к мыслящей субстанции, может что-то знать о физическом мире? Этот вопрос стал причиной постановки так называемой психофизической проблемы. Известно, что тело влияет на душу, вызывая в ней ощущения, чувства, страсти и т. д., а душа влияет на тело, заставляя его двигаться и работать. Но каким фантастическим образом душа преодолевает расстояние между духовным и физическим? Как душа и тело соотносятся друг с другом? Наука до сих пор не нашла на это окончательного ответа.

Если внимательно посмотреть в корень психофизической проблемы, напрашивается еще один фундаментальный вопрос: как вообще душа, живя исключительно в духовной сфере, узнает о материальном существовании? Пытаясь ответить на этот вопрос, Декарт ввел философскую концепцию так называемых врожденных идей. Он предположил, что некоторые истины (такие как очевидность существования) имеются в сознании человека еще от рождения. Душа каким-то чудесным образом изначально знает о существовании тела. То есть для того, чтобы заявить: «Я мыслю, следовательно, существую», необходимо иметь врожденное представление о бытии, иначе тезис будет бессмысленным.

Если бы Декарт присовокупил концепцию врожденных идей к своему тезису, то тезис выглядел бы как логический парадокс: «Я существую, поэтому способен мыслить. Я мыслю, следовательно, существую». Это заключение тоже не решало бы психофизической проблемы, но зато оно было бы справедливым. Однако, по мнению Декарта, в таком дополнении не было необходимости, поскольку врожденное знание о бытии относится к «простейшим понятиям», к тому, что само собой разумеется. Таким вполне остроумным образом Декарт вынес бытийность человека за скобки психофизической проблемы.

Провозгласив свой тезис как аксиому, Декарт сделал вывод, что ключом к познанию бытия является понимание, а мерой бытия должно служить значение. Этим он нивелировал базисную, универсальную ценность феномена ощущения. Как справедливо заметил немецко-американский философ Ханс Гумбрехт, Декарт «впервые поставил онтологию человеческого существования как res cogitans в открытую безраздельную зависимость от способности мышления» [15].

Говоря об иконографической традиции XV века изображать мир как плоскую поверхность, Гумбрехт акцентирует внимание на аллегорической фигурке на краю картины, символизирующей человечество. Эта фигурка, «эксцентрически размещенная по отношению к миру, есть чисто интеллектуальное, бестелесное существо. Она, так сказать, позволяет себе быть чисто интеллектуальным существом, потому что единственная функция, которая ей назначена, – быть наблюдателем мира, а для такой функции, очевидно, достаточно чисто познавательных способностей» [16].