Мари Кардиналь - Слова, которые исцеляют

Какая победа! Все рукоплескали. Публика забрасывала нас цветами!

Но дела шли совсем не так. Маленький доктор продолжал сидеть в своем кресле, прямой, неподвижный, бессловесный, едва ли не жестокий, порой насмешливый в своем поведении. А я, как хорошо выдрессированная собака, приходила и с благодарностью приносила ему мои собственные открытия. Как когда-то приносила матери камешки, надеясь, что в ее руках они превратятся в драгоценности. Мать не принимала мои воображаемые сокровища, в то время как доктор слушал мои рассказы, не шевелясь, но очень внимательно, таким образом помогая мне самой понять точное значение моих повествований.

Я открывала для себя свое здоровье, свое тело, силу командовать им, преимущество двигаться свободно. Я испытывала огромную радость.

Я открывала для себя ночное время, жадно ловила его. Рождество. Освещенные людные места. Шикарные магазины без покупателей, такие яркие внутри, демонстрирующие свои сокровища любопытным: вечерние платья, меха, шампанское, фуа-гра, украшения, орхидеи. Сияющие зимние тротуары. Чередование света и тьмы на улицах. Люди в ночи. Тепло друзей в зимнем холоде. Алкоголь. Мужчины. Сильное волнение от входа в здание для беглого осмотра множества мужчин, находящихся там, от выбора кого-то. Завоевание. Игра покорительницы, покоренной.

Я открывала для себя гостиничные номера, однокомнатные квартиры, небольшие апартаменты. Те мужчины – знали ли они, с кем делили постель эти несколько минут? Никто не догадывался, что важным для меня было лишь делать то, что мне до сих пор запрещали. Лишь этого я искала, но искала с поразительной жадностью. Получается, что это и означало «построить свою жизнь»? Как легко! Потом я убегала одна, и это был самое приятное мгновение. Я узнавала, что такое одиночество и утренняя заря. Мне не было страшно. Незнакомая улица, ощущение «греха» во всем теле, тьма везде, насколько хватает глаз, а мне не страшно. Четыре или пять часов утра. Мне предстояло поспать от силы час-два до того, как проснутся дети. Но я знала, что не буду чувствовать себя усталой, что завтра мне предстоит такое же удовольствие.

Я открывала для себя косметику, духи, платья, черное белье, колье, серьги. В ресторанах я пичкала себя всем, чего мне хотелось, и все же я худела, худела. Все килограммы, прилипшие к моему телу, как гири к ногам каторжника, исчезали без всяких усилий с моей стороны.

Целыми неделями, а, может быть, месяцами у меня кружилась голова от радости, от здоровья, от алкоголя, от ночи, от новых ласк, от хорошей еды. Я проводила дни, развлекаясь исключительно этой новой игрушкой – моим телом. Все меня удивляло и все мне нравилось: как шевелились мои пальцы, как двигались мои ноги, как вздрагивали мои веки, как исходил из горла мой голос, как я совершала модуляции голосом, как хорошо все у меня функционировало. Я была я. Я жила.

Я развлекалась тайком, вспоминая при этом кровь, страх, трубу с глазом, пот. Я выстраивала их по очереди перед собой: они оставались снаружи меня. Я выставляла их со всеми подробностями, манипулировала ими – вначале с опаской, затем дерзко… они не входили в меня.

Я хотела, чтобы все это длилось долго, ведь я никогда не развлекалась по своей воле. Я не знала, что такое безразличие – вся моя жизнь была громоздкой, беспокойной, даже в детских играх. Я никогда не играла в прятки, салки, бабки, классы или догонялки по-настоящему. Глаз матери, который я путала с божьим глазом (и – бессознательно – с глазком камеры), присутствовал всегда и смотрел на меня, оценивая все мои жесты, мысли, ничего не упуская из виду. «Отец мой, я согрешила мыслью, словом, действиями и… бездействием». Хуже всего было то, что я могла согрешить, не отдавая себе в этом отчета. Грехи были похожи на микробы, они были повсюду, их не было видно, но они могли заразить меня в любую минуту и вопреки моей воле.

За грехом последовала вина, затем внутреннее Нечто. Я постоянно жила затравленной, преследуемой, выслеживаемой, виноватой до того самого дня, пока не познала смысл галлюцинации.

Вот тогда я поплыла по миражу здоровья и свободы с наслаждением, с фантастическим, внезапным и сильным голодом.

Но все же внутреннее Нечто вернулось – сначала исподтишка, приступами страха, пока однажды ночью не бросилось на меня в открытую, с силой сотрясая меня, встряхивая мою голову, которая ударялась о какую-то неизвестную постель, о черную бороду на лице уснувшего возле меня с открытым ртом мужчины, о тело сумасшедшей – той тридцатичетырехлетней женщины, у которой было уже трое детей, но которая оказалась в той убогой холостяцкой комнате. Я выбежала на улицу и увидела переполненные мусорные баки, пьяных бродяг, спящих на тротуаре, диких кошек, которых мой бег заставлял прятаться, рабочих, утренних проституток, омерзительных мужчин!