Искусство слова не менее, чем изобразительное искусство, вызывает компульсию созидать. Четыре величайших европейских романиста XIX в. — Диккенс, Бальзак, Троллоп и Золя — были и самыми плодовитыми, и это еще слабо сказано. Количество их журналистских статей и литературных сочинений, критики и писем ошеломляет, а их профессиональные привычки компульсивны настолько, что можно говорить о мономании: от письменного стола их не могло оторвать практически ничего, кроме необходимости есть и спать. Сравните полное собрание сочинений Диккенса или Бальзака с собранием Шекспира, и великий автор XVI в. предстанет едва ли не любителем, балующимся сочинительством по выходным. Если литераторов прошлого заставляло браться за перо лишь вдохновение (или кредиторы), то писательство нового времени сродни марафону. Троллоп написал 47 романов и еще 16 книг [58] Его мать Франсис Троллоп в возрасте от 50 до 76 лет написала 114 романов, так что компульсивное сочинительство, возможно, передалось ему по наследству.
. Бальзак создал свыше трех тысяч персонажей и стал автором сотен пьес, рассказов и романов, проводя за столом от пятнадцати до восемнадцати часов в день.
Над камином в доме Золя висел плакат с латинским изречением Nulla dies sine linea — «Ни дня без строчки». Так он и поступал, написав 37 романов, еще 10 книг и бесчисленное множество критических и газетных статей и писем. Благодаря тому, что он был освидетельствован врачебной комиссией в составе пятнадцати человек, до нас дошли сведения, что этот писательский марафон питался тревогой, вследствие чего может расцениваться как компульсивный. Расспросив Золя о его писательских привычках и душевном состоянии, врачи пришли к выводу, что он питает к «порядку» страсть, «подчас достигающую болезненной степени, поскольку она причиняет ощутимое страдание при нарушении порядка», сообщил Артур Макдональд в 1898 г. в эссе «Эмиль Золя: очерк его личности, с иллюстрациями» (Emile Zola: A Study of his Personality, with Illustrations). Во времена Золя понятия «обсессивно-компульсивное расстройство» не существовало. Представляется, что «страдание при нарушении порядка» заставляло Золя бороться с хаосом, структурируя непокорный мир посредством литературного вымысла — поскольку писатель волен распоряжаться своими персонажами и их миром на свое усмотрение, — а также через литературную критику и журналистику, в которых силы анализа и репортажа противодействуют хаосу. Движущей эмоцией Золя был страх, утверждал Макдональд, и он «совершал определенные поступки из страха», что может случиться, «если этого не делать»: «Умонастроением, заставлявшим Золя работать, было не удовольствие, а необходимость служить возложенной на себя миссии».
Страсть Золя к порядку и тревога, поглощавшая его при мысли о последствиях отказа от писательского труда, оказались лишь первыми проявлениями его страданий, как выяснили врачи. Он был также подвержен «мании сомнения» — форме ОКР, проявлявшейся в страхе утратить способность писать. В качестве защитной реакции он фактически писал не переставая, как продолжает шагать канатоходец, сознающий, что остановка означает смерть. Консилиум выявил у Золя и другие проявления ОКР, в том числе компульсивную потребность считать. «На улице он пересчитывает газовые рожки, двери и особенно упряжных лошадей, — писал Макдональд. — Дома считал ступени лестницы и предметы на бюро». Макдональд задавался вопросом, в какой степени Золя был обязан «интеллектуальными возможностями» и достижениями своей писательской компульсии и другим странностям. «Патологические проявления являются столь частыми спутниками великого таланта и гения, — заключил он, — что это… позволяет предположить наличие причинно-следственной связи».
Яснее всех романистов XIX в. видел ядовитый источник своего творчества Ф. Достоевский. Задаваясь риторическим вопросом о цели писательского труда (в «Записках из подполья»), он отвечает устами лирического героя: «Может быть, я от записывания действительно получу облегчение» [59] Здесь и далее цит. по: Достоевский Ф. Двойник. Повести и рассказы. — М.: Эксмо, 2014.
. И, говоря о воспоминании, которое «припомнилось… ясно еще на днях» и с тех пор «давит», так что «надобно от него отвязаться», добавляет: «Я почему-то верю, что если я его запишу, то оно и отвяжется». Записать, по его внутреннему убеждению, — это единственный способ освободиться.
Сегодня у Достоевского, как и у Золя, вероятно, диагностировали бы гиперграфию — компульсивную, или непреодолимую потребность писать. Типичным симптомом является количество написанного, но наиболее интересна в гиперграфии сама властная потребность писать, столь же мощная и порождающая такую же тревогу, что и компульсивная тяга больных ОКР наводить чистоту, проверять, все ли в порядке, считать или выравнивать предметы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу