Марии Буше - Элегантность в однушке. Этикет для женщин. Промахи в этикете, которые выдадут в вас простушку

Мы лежали на теплом испанском берегу, ее волосы и тело были покрыты золотистым песком. Не было сомнения, что наши души дружили с детства. Хотя у нас оно и не было общим, нас объединяли детские мечты. Я лежал рядом с ней, держа ее за руку, и вспоминал себя мальчишкой, бегающим по песку моего родного города, не боясь ничего. Вот так и сейчас я ничего не боялся, я дремал, слушая ее дыхание, биение сердца и мелодию дружбы наших наконец-то встретившихся душ.

Один умный ученый, который пытался написать формулу любви, утверждал, что в идеальной любви доверия – ровно семьдесят процентов. Не больше и не меньше. Этот старик считал, что, если доверия добавить чуть больше, можно стать равнодушным, а если его будет меньше, это грозит бессмысленной ревностью. Я помнил эту формулу с детства и в теории был с ней полностью согласен, однако на практике не так-то и легко оказалось удержать этот баланс. Создавая свой Новый Мир, я старался помнить все ЭТО. Особенно осознавая, что легче начать правильно, чем исправлять в пути.

Но вы могли бы доверять жар-птице? Той, о которой пишут сказки, цари в которых обещают полцарства только за ее волшебное перо? Вот и я старался…

Я знал, что мы встречались раньше, – может, во снах, может, в мечтах, а может, и в других жизнях. Я знал, что моя душа уже встречала ее. Я понимал и чувствовал ее своей кожей. Да, все клетки моего тела были словно индикаторы, которые улавливали малейшее ее настроение. Я знал, когда она злится и дуется на меня, я чувствовал даже. когда она улыбается, не видя ее лица.

Что нужно, чтобы жар-птица тебя уважала? Как минимум ты должен бьпъ принцем из ее сказки, который освободил ее из золотой клетки. Тем более у жар-птиц к принцам повышенные требования! И знаете, как я им стал? Я стал самим собой. Я стал сильным мужчиной с душой мальчишки из маленького городка. Это оказалось очень просто и очень сложно одновременно.

Любить ребенка намного проще, чем взрослого человека. Ты можешь замечать все хорошее и новое, чего бы не заметил у взрослого. Ты можешь прощать ему то, что не простил бы никому. От ребенка исходит такая наивная доброта, против которой не устоит ни один взрослый. Она стала моим большим и любимым ребенком.

Это полет двух душ. Это эпицентр чувств. Я совсем разлюбил ходить, с ней мне хотелось летать вечно. Мы летали ночью и днем, и в жару, и в дикие холода. Мы летали под проливным дождем и в свирепые бури. Мы летали даже во время войны наших сознаний. Полет – это неограниченная энергия любви.

На седьмой день сотворения моего Нового Мира я творил любовь. Я любил всех и вся. Я возлюбил и простил своих врагов и недругов. Я жил этот день, помня и любя своих родителей. Я чувствовал трепетную любовь к своим детям, предлагая им место рядом со мной в моем Новом Мире. Я даже попробовал в этот день полюбить котов и взял одного из них к себе. И я просто любил ЕЕ, не теряя своей души и обретая безграничное счастье.

Жар. Температура сорок. Все тело ноет. Простыня, одеяло, белье – все мокрое от холодного пота. Открыв глаза, я медленно осмотрел свою новую каюту. «Маловат домик-то! Но придется привыкать, ничего не поделаешь».

Когда-то, еще мальчишкой, я мечтал служить на подводной лодке. Теперь, спустя двадцать лет, попав сюда минимум на год, я с грустью оценил всю красу юношеских мечтаний.

Когда ты молод и тебе нечего терять, кроме пары штанов и новых кроссовок, ты готов любую цель выдать за свою и бороться за нее до самого конца. Но когда тебе сорок и цена вопроса – твой Новый Мир, а болячек в голове хватит на целую роту дембелей, ты начинаешь осознавать, что борьба с самим собой и со своим телом – самая жестокая. Так как, воюя со своим телом, ты должен его победить, но при этом не уничтожить.

Спустив ноги с кровати и нащупав ими тапочки, я медленно поплелся к умывальнику, зная, что надо выпить быстрее горсточку «волшебных» таблеток, так как скоро начнется сильный шторм, а мой организм совсем перестал его выдерживать. И в БОЙ!

Больше всего я ненавидел, когда воевать приходилось во время сильных штормов, – в эти моменты, в полной неразберихе летающих по палубе тел, вещей и морских брызг, я выпускал очередь из своего пулемета, иногда даже переставая осознавать, куда стреляю и сколько времени уже здесь нахожусь. В такие моменты я ранил своих же. Находя их после шторма ранеными на палубе, я не мог поверить, что это могло произойти, я плакал, проклиная все в этом жестоком мире и в первую очередь – жестокого себя. Я никогда не смогу себе этого простить и забыть.