Джеймс Карс - Конечные и бесконечные игры

Этот миф не принимает объяснения, которые сам вызывает. Это можно видеть в отчаянности, с которой мыслители прилагают усилия, чтобы перекроить знакомое и создать более масштабное видение. Действительно, вся культура определяется не тем, как часто эти мыслители открывают новые континенты знаний, а тем как часто они отправляются в путешествия, чтобы их искать.

Культура не может быть сильнее, чем самый сильный миф.

История становится мифом, если ее пересказывают, настойчиво передают ради нее самой. Если я рассказываю историю, чтобы укрепить мой аргумент или развлечь аудиторию, я не делаю это ради нее, для такого результата необходимо рассказать историю просто потому, что она история. Такая особенность есть у хороших историй: слушать их и учить их – значит становиться их повествователями.

Обычно нашей первой реакцией на историю является желание рассказать ее кому-то, – и чем лучше история, тем сильнее это чувство. Мы будем готовы потратить значительное время, вытерпеть неудобства и организовать ситуацию таким образом, чтобы можно было ее пересказать. Похоже на то, как будто история сама ищет способы себя воспроизвести, а мы лишь являемся ее агентами. Мы сами не выходим на поиски историй, скорее, истории находят нас для себя.

Великие истории не наблюдают и ждут, когда у бесконечной игры появляется аудитория. Если я слышу историю, я вхожу в ее размерность. Я населяю ее пространство во время рассказа. Поэтому я не понимаю историю со стороны моего опыта, наоборот, мой опыт приходит с ракурса этой истории. Истории, содержащие в себе прочную основу мифов, через опыт прикасаются к творцу, гению, истинности в каждом из нас. Но опыт – это результат, а не причина такого воспроизводящего прикосновения. До того времени, пока мы не сможем рассказать о том, что с нами приключилось, с нами ничего не происходило.

Не теория 3. Фрейда о бессознательности привела его к Эдипу, а миф об Эдипе, сформировавший тот стиль, с которым он слушал своих пациентов. Он писал: «Теория инстинктов – это наша так называемая мифология». Как и теория бессознательного, вытекающая из нее, и супер-эго, и само эго. Эта мифология обладает такой поэтичностью, что смогла изменить не только наше понимание опыта, но и сам опыт. Кто из нас не знал о кризисе эго, об отвлекающих нас нежелательных мыслях, о тревожности от более полиморфно воплощенной сексуальности? Такие примеры не описываются Фрейдом как бесстрастным ученым, они могут быть приведены только Фрейдом – мифическим мечтателем.

Мифы могут создавать как личный, так и коллективный опыт. Целые цивилизации вырастают из историй – они не могут родиться ни из чего другого. Не исторический опыт евреев наполняет Тору смыслом. Тора – не просто описание создания Земли и ранней еврейской жизни, это теория инстинктов, описание психики представителей буржуазии начала XX столетия. Тора – это не история еврейского народа, а то, что сделало иудаизм историей.

Мы рассказываем мифы ради самих мифов, ведь они истории, настаивающие на том, что они истории, и на том, чтобы мы их рассказывали. Мы начинаем жить благодаря их прикосновению. Как бы серьезно мы ни относились к мифам как к инертной поэме, ни придавали им метафизические значения, они восстанавливаются из своей возникающей жизнеспособности. Когда мы хотим обнаружить смысл в истории, мы берем свой смысл, чтобы смотреть именно на него.

Мифы – как магические деревья в саду культуры. Они вырастают не на, а из молчания природы. Чем больше мы отделяем эти деревья от их плодов или обрезаем их по понравившемуся нам дизайну, тем более внушительными и плодотворными они становятся.

Мифы, которые рассказывают ради мифов, – это не истории со смыслом, то истории, которые создают смысл.

Рассказчики становятся метафизиками и идеологами, если они приходят к пониманию, что полностью знают историю людей. Такая история театральна, ее начало и конец понятны и видны. Психоаналитик, который пытается обнаружить миф Фрейда в своих пациентах, накладывает фильтр, который ничего не пропускает из того, к чему психоаналитик не готов.

Отношения в психотерапии становятся горизонтальными только тогда, когда оба, и пациент, и терапевт, считают, что миф Фрейда никак не влияет на смысл того, что между ними происходит, но допускают возможность того, что их отношения станут совсем новой историей. Миф Фрейда не повторяется в таком отношении, он раздается в нем отголоском. Те евреи, кто претендуют на землю обетованную, опираясь на Божественное обещание, те христиане, которые верят, что русские – это та самая адская армия, предсказанная в библейских пророчествах о конце света, повторяют Библию, но не резонируют с ней.