29Подобно тому, как в христианстве обет мирской бедности отвращает разум от благ мира сего, духовная бедность подразумевает отречение от фальшивых богатств духа – не только от жалких остатков великого прошлого, именуемых сегодня «протестантской церковью», но и от всех соблазнов благоухающего Востока, чтобы в конце концов в холодном свете сознания мы могли узреть бесплодный мир во всем его убожестве.
30Эту нищету мы унаследовали от наших предков. Мне вспоминается подготовка к конфирмации, которой руководил мой отец. Катехизис навевал на меня невыразимую тоску. Однажды, перелистывая мою книжечку в надежде найти хоть что-то интересное, я наткнулся на параграфы о Святой Троице. Они заинтересовали меня, и я с нетерпением стал ждать, когда мы дойдем до этого раздела. Когда же долгожданный момент наступил, мой отец сказал: «Этот кусок мы пропустим, я тут сам ничего не понимаю». Так умерла моя последняя надежда. Хотя я восхитился честности моего отца, это не помешало мне с той поры смертельно скучать, слушая любые разговоры о религии.
31Наш интеллект достиг немыслимых высот, но наша духовная обитель рассыпалась в прах. Мы убедились, что даже с помощью новейшего и самого большого телескопа, который сейчас строят в Америке, человек не откроет за дальними туманностями сказочный эмпирей; мы знаем, что наш взгляд обречен блуждать в мертвой пустоте межзвездных пространств. Не станет нам лучше и тогда, когда математическая физика откроет мир бесконечно малого. В результате мы вновь обращаемся к мудрости всех времен и народов, но обнаруживаем, что все самое ценное для нас уже давно было высказано на самом прекрасном языке. Подобно жадным детям, мы тянем руки к этим сокровищам и верим, что, если только нам удастся схватить их, они станут нашими. Но то, чем мы обладаем, уже утратило значимость; наши руки устают хватать, ибо сокровища всюду, насколько хватает глаз. Все эти богатства превращаются в воду; не один ученик чародея утонул в им самим вызванном потоке, если только сперва не поддался спасительному заблуждению, будто одна мудрость хороша, а другая плоха. Из такого рода учеников получаются внушающие ужас инвалиды, которые искренне верят в собственную пророческую миссию. Это обусловлено тем, что искусственное разделение истинной и ложной мудрости ведет к напряжению в психике, из которого рождаются одиночество и тоска аналогичные тем, что свойственны морфинистам, мечтающим найти сотоварищей по пороку.
32Когда принадлежащее нам по праву наследство растрачено, дух, как говорит Гераклит, спускается со своих огненных высот. Обретя тяжесть, он превращается в воду, а его троном завладевает интеллект с его люциферовским самомнением. Patriа potestas над душой – законное право духа, но никак не земнорожденного интеллекта, являющегося мечом или молотом в руках человека, но не творцом духовного мира, отцом души. По этой причине Людвиг Клагес [22] [См.: Der Geist als Widersacher der Seele .]
и Макс Шелер [23] [См., например: Die Stellung des Menschen im Kosmos. – Примеч. ред. ]
придерживались весьма умеренных взглядов в своих попытках реабилитировать дух – оба мыслителя принадлежат к той эпохе, когда дух пребывает уже не вверху, в виде огня, а внизу, в виде воды.
33Таким образом, путь души, ищущей потерянного отца, – подобно Софии, ищущей Бездну, – ведет к воде, к темному зеркалу, лежащему на дне. Любой, кто избрал духовную бедность – подлинное наследие протестантизма, доведенного до своего логического завершения, – вступает на путь, ведущий к водам. Вода – не прием метафорической речи, но живой символ темной души. В качестве иллюстрации я приведу конкретный пример (и таких примеров множество).
34Некоему протестантскому теологу часто снился один и тот же сон: он стоит на склоне горы, внизу лежит глубокая долина, а в ней темное озеро. Во сне он знает, что до этого момента что-то мешало ему спуститься к озеру. На этот раз он решает подойти к воде. Когда он приближается к берегу, становится темно и жутко. Неожиданно поднимается ветер и по воде бежит мелкая рябь. Его охватывает панический страх, и он просыпается .
35Этот сон содержит природную символику. Сновидец нисходит к собственным глубинам, и путь ведет его к таинственной воде, где свершается чудо, подобное чуду у купальни Вифезда: с небес спускается ангел и прикасается к воде, наделяя ее целительной силой. В нашем сновидении это ветер (пневма), дующий туда, куда пожелает. Спуск к воде – необходимое условие, без которого чуда не произойдет. Однако дух, проскользнувший над темной водой, вызывает страх, как и все то, причину чего мы не знаем, ибо причина эта кроется не в нас. Дух указывает на невидимое присутствие, на божество, которому ни наши ожидания, ни волевые усилия не даровали жизни. Дух живет без посторонней помощи, и дрожь охватывает человека, который до сей поры думал, будто «дух» есть лишь то, во что он верил, что сам создал, о чем написано в книгах или о чем говорят другие люди. Когда же дух является самопроизвольно, его принимают за призрак, и примитивный страх овладевает наивным умом. Точно так же описывали мне ночного бога старейшины племени элгоньи в Кении, называя его «творцом страха». «Он приходит к тебе, – говорили они, – точно холодный порыв ветра, и ты дрожишь, или он насвистывает в высокой траве». Таков африканский Пан: он бродит среди тростника в полуденный час, играет на своей флейте и пугает пастухов.
Читать дальше