Адам Грант - План Б - Как пережить несчастье, собраться с силами и снова ощутить радость жизни

Выйдя из комнаты, я спустилась вниз. Дэйва там не было. Я пошла на пляж, где находились все остальные. Увидев, что и там его нет, я ощутила приступ паники. Что-то было не так. Я крикнула Робу и его жене Лесли: «Дэйва нигде нет!» После небольшой паузы Лесли закричала мне в ответ: «Где здесь спортзал?» Я показала на лестницу неподалеку, и мы побежали туда. Я до сих пор помню, как при этих словах у меня перехватило дыхание и мышцы свело судорогой. С тех пор мое сердце начинает бешено колотиться, стоит кому-то спросить: «Где здесь спортзал?»

Мы нашли Дэйва на полу, рядом с завалившимся эллиптическим тренажером; его лицо слегка посинело, под головой растеклась небольшая лужа крови. В ужасе мы все вскрикнули. Я начала делать ему искусственное дыхание. Меня сменил Роб. Потом пришел врач и сменил его.

Поездка в «скорой» была самым длинным получасом в моей жизни. Дэйв на носилках сзади. Склонившийся над ним врач. Я на переднем сиденье, куда они заставили меня сесть, рыдаю и умоляю доктора сказать мне, жив ли Дэйв. Как же далеко больница и как мало машин уступают нам дорогу! Наконец мы приехали, и они увезли его за тяжелую деревянную дверь, не пустив меня туда. Я села прямо на пол, а Марне Левин, жена Фила и одна из моих самых близких подруг, обнимала меня.

Мне показалось, что миновала вечность, прежде чем меня пригласили в маленький кабинет. Вошел врач и сел за стол. Я поняла, что это значит. Потом он ушел, вместо него появился друг Фила, он поцеловал в щеку и произнес: «Мои соболезнования». Эти слова и дежурный поцелуй как будто открыли мне будущее. Я поняла, что так будет повторяться еще много раз.

Кто-то спросил, хочу ли я попрощаться с Дэйвом. Я захотела – и потом не могла уйти. Мне казалось, что, если я останусь в этой комнате и буду обнимать его, если я не отпущу его, этот кошмар закончится. Когда брат Дэйва Роб, сам совершенно потрясенный, сказал, что пора идти, я сделала несколько шагов, а потом развернулась, бросилась назад и изо всех сил вцепилась в Дэйва. В конце концов Роб осторожно оторвал меня от его тела. Марне вела меня по длинному белому коридору, обняв за талию и не давая побежать обратно в ту комнату.

И так началась моя другая жизнь. Это была – и есть – жизнь, которую я никогда не выбрала бы по своей воле, жизнь, к которой я была совершенно не готова. Такое невозможно представить. Сказать детям, что их отец умер. Слышать, как мои собственные рыдания сливаются с их. Похороны. Речи, в которых люди говорят о Дэйве в прошедшем времени. Мой дом, полный знакомых лиц, и люди подходят ко мне один за другим, целуют в щеку и говорят все те же слова: «Мои соболезнования».

Когда мы приехали на кладбище, мои дети вышли из машины и рухнули на землю, не в состоянии сделать ни шагу. Я тоже опустилась на траву и обнимала их, плачущих. Подошли их кузены и тоже легли рядом с нами, и так мы лежали вместе, всхлипывая, а взрослые столпились вокруг, тщетно пытаясь хоть как-то успокоить детей.

Поэзия, философия и физика учат нас, что в разные моменты мы ощущаем протяженность времени по-разному. Тогда время невозможно замедлилось. День за днем дети плакали. Когда плач прекращался, я тревожно наблюдала за ними, ожидая следующего раза, когда их придется успокаивать. Мой собственный плач – чаще беззвучный, но порой прорывавшийся наружу – заполнял все остальное пространство. Я оказалась в пустоте – в бесконечной пустоте, которая поселилась в сердце, в легких и не давала ни думать, ни даже дышать.

Скорбь – требовательный спутник. В те первые дни, недели и месяцы она всегда была со мной, не где-то под поверхностью, а прямо на поверхности. Вскипала, тянулась, нарывала. Потом, словно волна, поднималась и проходила сквозь меня, как будто стремясь вырвать сердце из моей груди. В такие моменты мне казалось, что я не смогу выносить эту боль не то что еще один час, но даже одну минуту.

Я видела Дэйва лежащим на полу спортзала. Я видела его лицо в небе. По ночам я звала его, крича в пустоту: «Дэйв, ты мне нужен! Почему ты оставил меня? Вернись, пожалуйста. Я люблю тебя…» Каждую ночь я плакала, пока не усну. Каждое утро я вставала и делала то, что нужно было делать, часто не веря, что земной шар может продолжать вращаться без него. Как все могут жить, как будто ничего не изменилось? Они что – не знают?

Обычные, рядовые события вдруг ранили в самое сердце. На школьном собрании дочь показала мне, что она написала восемь месяцев назад, в первый день учебного года: «Я – во втором классе. Интересно, что будет со мной дальше». И тут меня словно ударило: ведь когда она это писала, ни она, ни я даже подумать не могли, что еще до конца этого учебного года она потеряет отца. Второй класс. Я взглянула на ее маленькую ручку в моей, на ее милое личико, которое она подняла ко мне, чтобы увидеть, понравилось ли мне ее сочинение. Я покачнулась и едва не упала – пришлось сделать вид, что споткнулась. И потом, пока мы вместе шли по классу, я все время смотрела вниз, чтобы случайно не встретиться взглядом с кем-нибудь из других родителей и не сорваться окончательно.