Ольга Валяева - Предназначение быть мамой

Хотя сначала — вряд ли получится, но все же стоит продолжить тренировки. Добавьте телесного контакта к словам — обнимите малыша или дайте ему «пять». Пусть те моменты, когда он что-то сделал хорошо и у него получилось, в его памяти отпечатаются ярче — в том числе благодаря вашей реакции.

Когда вы впервые берете на руки маленькое чудо, о чем вы думаете? Что вы видите в его бездонных глазах? Каковы ваши ожидания от него и каковы ваши страхи? А когда вы встречаете малыша, уже начавшего ходить, как вы тогда воспринимаете его? Как милое созданье? Как забавную игрушку? Как неразумного, воспитывать которого — тяжкий труд? Когда вы общаетесь с ребенком дошкольного или школьного возраста — слышите ли вы его? Или проверяете, что он знает и умеет? Можете ли вы видеть его самого, его личность — вне зависимости от оценок и того, кем он хочет стать?

От того, как мы относимся к ребенку, зависит многое. Зависит его отношение к самому себе, отношение к другим людям, к миру вокруг, отношение к своим мыслям, чувствам, эмоциям, талантам. Многое в ребенке заложено с момента зачатия. А дальше мы можем помочь прорасти тому хорошему, что в нем уже есть, или, наоборот, задавить все это. Можем помочь ему справиться с теми сложностями, что ему предстоят, или, наоборот, — бросить его в омут этих трудностей одного, выбросить за борт без спасательного круга.

Все это делается нами, родителями, от любви, конечно, от любви. Все мы любим своих детей. Только вот любовь наша часто бывает механистична, эгоистична и жестока… Самое главное, чего никогда не стоит делать родителям, — так это относиться к своему ребенку несерьезно. Ведь, как бы он ни был мал, внутри у него может скрываться вполне зрелая душа с опытом даже большим, чем ваш. Относиться к ребенку как к личности в любом его возрасте — один из главных принципов современной гуманной педагогики.

Из чего же тогда складывается серьезное, уважительное отношение к ребенку? Давайте разберем по пунктам.

Первое, что чаще всего делают родители, — так это обесценивают чувства своих детей. Как будто из-за того, что они слишком малы, и любить, и дружить, и ревновать, и ненавидеть, и сопереживать они могут лишь «по-детски». Но чувства у всех одинаковые. Все умеют любить, злиться, чувствовать боль. И детские чувства порой даже сильнее наших, потому что они искреннее, чище, глубже. Дети пока не научились от них закрываться. Поэтому их первая «детская» любовь гораздо более настоящая, чем наша с вами «взрослая». Их детские обиды глубже: взрослый часто может оградить себя от обиды, выстроив стену, а малыш не может.

Мы считаем, что имеем право смеяться над их чувствами, над тем, как они видят мир. Имеем право запретить им ругаться, злиться, радоваться тому, чему радоваться неприлично.

Мы считаем, что лучше разбираемся в том, что они чувствуют, насколько это сильно, правильно, позволительно. Хотя сами со своими чувствами разобраться не можем. Сами же со своими «взрослыми» чувствами не знаем, куда бежать и как жить. А их, «детские», считаем глупыми, временными, простыми и неважными.

А потом эти некогда маленькие девочки пишут грустные письма. Например, мне приходят такие:

«Моя мама очень хорошая. Я ее люблю. Но до сих пор не могу ее простить. Когда у нас умерла собака, я рыдала в комнате. Мне было восемь лет. А мама вошла и сухо так сказала: „Чего ты ревешь? Подумаешь, псина сдохла! Еще одну купим!“ Прошло уже тридцать лет, а я помню, как она это сказала, и мне тошно. Тошно быть рядом с такой равнодушной и черствой».

«Мы с Женей были влюблены друг в друга еще с садика. Держались за руки, и мама все время смеялась над нами. Мы встречались долго — до старших классов. А потом он ушел к другой. Как потом оказалось, мама собирала наши детские письма друг к другу. Собирала, смеялась (хоть и по-доброму) на кухне с подругами. Даже когда мне было уже много лет. И даже притащила все это на мою свадьбу (а замуж я выходила за другого мужчину!), читала вслух, смеялась, чем довела меня до истерики».

«Мой папа всегда считал, что девочки не должны плакать. Иначе вырастут „неженками“. И даже когда я разбила коленку, мы поехали в травмпункт, где мне накладывали швы, он все время повторял, что я вру, что на самом деле мне не больно. И ругал меня за каждую слезинку».

«Я всегда мечтала быть певицей. И, когда была маленькой, солировала в садике, в хоре. Маме это не нравилось. Она считала это несерьезным, хотя ей постоянно говорили, что у меня талант. Однажды я услышала, как мама рассказывала своей подруге, что из меня ничего „путнего“ не выйдет, потому как я хочу стать „глупой певичкой“. Это так запало мне в душу, что я перестала заниматься в хоре. Даже дома петь перестала. Теперь я, как и хотела мама, серьезный юрист. Из меня „вышел толк“, а я хочу петь. До сих пор. Но не могу. Даже своим детям колыбельные. Не могу и все».