Юрий Вагин - Доктор, все идет из детства? [Психология воспитания и терпения] [litres]

Мои родители никогда не говорили нам с братом, за сколько и что они купили нам в подарок, но они могли легко сказать это в том случае, если мы это ломали. Например, мама купила мне новые лыжи, а я их сломал в первый же день, потому что – почему бы и нет. Я думал, что завтра мне купят новые, а мама всплакнула и сказала, что копила на них два месяца. Я помню это сорок лет. И весь учебный год я катался на лыжах, которые брал в прокат.

А еще я помню своего дядю (его тоже звали Юра). Он водил нас с двоюродной сестрой в «Лунапарк» на чешские аттракционы. Я помню его мужественное лицо. Когда мы с сестрой умоляли его: «Ну, дядя, ну еще один аттракцион!», у него был такой несчастный вид, но он нам не отказал, и потом мы счастливые шли через весь Питер домой пешком два часа. У него просто не было больше денег. Но он нам не сказал об этом ни слова. Он отдал последние. Он – молодец.

Мне кажется, что наши дети должны хорошо учиться, а мы, взрослые, должны хорошо работать; и не нужно путать – не нужно учить уроки за детей и не нужно заставлять их подсчитывать каждую копейку семейного бюджета и экономить на себе.

Хотя есть и другая точка зрения: дети должны знать жизнь такой, какая она есть, с самого начала.

– ПАПА, А ЕСЛИ ВОДКА ПОДОРОЖАЕТ, ТЫ БУДЕШЬ МЕНЬШЕ ПИТЬ?

– НЕТ, ДЕТИ, ВЫ БУДЕТЕ МЕНЬШЕ ЕСТЬ…

Это была удивительная девочка, или девушка, или молодая женщина. Ей было лет двадцать. У нее несколько раз в жизни появлялись парни, или она появлялась в их жизни. Они какое-то время жили вместе. Потом она пыталась умереть.

Умирала она отчаянно. В общей сложности она совершила то ли шесть, то ли семь суицидальных попыток. Причем именно суицидальных. Можно ли, например, назвать демонстративной попыткой стремительный разбег с плоской крыши пятиэтажного дома, короткий полет и слишком близкое знакомство с жесткой землей каждой косточки ее худого тела? Многие из косточек ломались.

Она лежала в реанимации. Потом в палате. В это время сердобольные врачи пускали к ней побыть мать-алкоголичку, даже выделяли ей койку в палате и питание. Счастливая мать спала в тепле на простыне и засыпала сытой. А девочка плакала по ночам от счастья: мама рядом. Потом мать отсыпалась, отъедалась, воровала деньги у больных и исчезала. Девочку выписывали. Она устраивалась на работу, в ее жизни появлялись парни, или она появлялась в их жизни. Но ее космическую жажду любви не могла утолить их незамысловатая дружба с периодическими зуботычинами, сексом и незлобливым матом.

Она прыгала с крыши два раза, травилась (по-честному) два раза, бросалась под машину один раз, резала вены два раза. Животное внутри нее не хотело умирать. А у человека внутри нее не было более счастливых часов в жизни, чем когда трезвая мать спала с ней в больничной палате.

Мне всегда казалось, что счастье для нее это вечная реанимация и мама в палате с ней. Другого счастья она себе даже и представить не могла. И если она сейчас в раю, то ее рай примерно такой.

Я ее вспоминаю, когда пересматриваю «Искусственный разум». Она мне напоминает Дэвида. Я напоминаю себе робота Джо (которого играл Джуд Лоу). И она меня постоянно спрашивает: есть ли в этом мире Голубая фея?

Если вы сейчас едите, то можно, я кому-нибудь из вас испорчу аппетит? Потому что недавно ко мне за советом пришла женщина, у которой есть девятилетний сын. Вместе они весят 230 килограммов. Женщина 160 килограммов и девятилетний мальчик 70.

Женщине начало казаться (!), что у них обоих с весом какая-то проблема. И она попросила совета: не пора ли ей обратить внимание на вес сына, потому что она не знает, что делать. Родственники, соседи, учителя ее ругают, а она не понимает, что она может сделать: «Я ведь мать и люблю своего мальчика, а он любит покушать. Не могу ведь я совсем лишать его еды».

Я, естественно, поинтересовался, нельзя ли между «совсем лишать еды» и «позволением есть все, что не приколочено» найти разумный компромисс. Она спросила, как? Я сказал, что так, как вам советует диетолог. Она сказала, что пробовала, но сын страдает, и ее материнское сердце не может видеть, как мальчик голодным ложиться спать.

Я спросил, а как она будет смотреть на то, как через пару-тройку лет ее сын не сможет адаптироваться в среде подростков и выстраивать отношения с девочками? Она сказала, что надеется, что все пройдет само собой.

Я первым делом подумал о пользе принудительного лишения родительских прав. Потом подумал: «А вот что здесь делать на самом деле?» И понял, что практически бессилен. Родительская любовь – она как радиация: в малых дозах стимулирует, в больших – порождает мутантов. Но потом я подумал: «Но ведь она все-таки пришла ко мне? Почему?». А пришла она потому, что «ее осуждали родственники, учителя и соседи». И я ее осуждал и художественно рассказывал, чем все это закончится.