Дэвид Граймс - Неразумная обезьяна [Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду] [litres]

Ответ, на мой взгляд, лежит на поверхности: для родителей начала двухтысячных картины эпидемий и рассказы о детях, умерших или ставших инвалидами от кори, не были частью культурной памяти, частью культурного лексикона. Научные исследования и усилия органов здравоохранения привели к настолько резкому снижению заболеваемости, что упоминание о вирусе кори не вызывало тревожного резонанса в душах родителей. А вот аутизм, напротив, так часто обсуждался в СМИ и на кухнях, что стал элементом народной культуры. В журналах и газетах из номера в номер печатали душещипательные истории о том, с какими вызовами приходится сталкиваться детям с аутизмом, и о возможных причинах очевидного роста заболеваемости аутизмом. Увлекшись этими спекуляциями, журналисты забыли об одном обыденном, но очень важном факте: за предыдущие годы были значительно расширены диагностические критерии аутизма и те дети, которые всего несколько лет назад считались бы умственно отсталыми, теперь были отнесены к группе больных из спектра аутизма. Ребята, которых раньше помещали в специализированные учреждения, делая их практически невидимыми для общества, внезапно оказались в центре всеобщего внимания. Идея “аутизма” стала доступной широкой публике, а идея о пагубности эпидемий кори до публики не дошла. Концептуальная “доступность” исказила восприятие и привела к трагическим последствиям.

Этот феномен придания большего веса легко доступной или свежей информации известен под названием эвристики доступности . На самом деле выносить суждение, опираясь на наглядные и ясные примеры, которые легко вспоминаются, – это значит выбирать путь наименьшего сопротивления. Данный феномен основан на следующем допущении: если что-то вспоминается первым, то это “что-то” и есть самое важное или, по крайней мере, более важное, чем какое-либо альтернативное объяснение. Чем легче вспомнить информацию, тем большее значение мы ей придаем. Это по сути искажает наше мнение в пользу недавней информации или врезавшихся в память примеров. Однако сам тот факт, что какая-то информация свежа или хорошо запомнилась, не делает ее истинной, так же как ни одно выведенное из этого умозаключение не может считаться гарантированно правильным. Встревоженным родителям было легче вспомнить пугающие истории об аутизме, чем подумать о смертях, вызванных корью, несмотря даже на то, что опасность кори во много раз превосходит опасность несуществующего риска аутизма.

Предубеждение доступности – это всего лишь один тип ментального срезания углов из целого семейства эвристических подходов. Иногда причина заключается в том, что быстроту мы ценим выше качества. Если речь идет о выживании, то в быстроте есть определенные и неоспоримые преимущества. Предположим, что мы находимся в диком лесу и вдруг слышим шорох в кустах. Скорее всего, не произошло ничего страшного: возможно, ветер прошуршал листвой, вспорхнула птичка или пробежала лиса. В зависимости от того, где именно мы находимся и что нам известно об этом месте, мы, вероятно, можем прикинуть, какова причина шороха. Но, как правило, мы этого не делаем – наше сознание, подстегнутое чувством опасности, переходит к действию. Подобное поведение может спасти нам жизнь, если, например, под кустом притаилась ядовитая змея.

Принятие такого решения и осуществление реакции происходят настолько быстро, что нам кажется, будто мы делаем это без участия мышления. Эти правила поведения являются эвристическими, они призваны сохранять нам жизнь за счет обхода осмысленного принятия решения, когда ошибку допускают из предосторожности. Такой путь, конечно, несовершенен, и работает он, как автопилот. Психолог Даниэль Канеман подразделяет наше мышление на две различные категории: систему 1 и систему 2. В классификации Канемана системе 1 соответствует быстрый, интуитивный и автоматический ответ; наоборот, система 2 предусматривает более медленное и более аналитическое мышление, в котором доминирует разум. Эти системы дополняют друг друга: логическое мышление требует расхода мыслительной энергии, а эвристический подход спасает нам жизнь. По словам Канемана, “в этом сущность интуитивной эвристики: оказываясь перед необходимостью трудного решения, мы реагируем на более простую дилемму, даже не замечая этой подмены”.

Эвристика не только защищает нас от змей – она лежит в фундаменте нашего мышления. Даже если мы мыслим аналитически, мы все равно используем элементы обеих систем – настолько глубоко внедрена эвристика в стиль наших рассуждений. Канеман и его коллеги идентифицировали множество ее типов, которые играют важнейшую роль в нашей способности к умозаключениям. Проблема заключается в том, что вывод умозаключений из быстро припоминаемых примеров может легко привести к серьезным ошибкам. Обычно мы отчетливее всего вспоминаем не репрезентативные с точки зрения рационального содержания случаи, а наиболее эмоционально окрашенные примеры. Люди драматически переоценивают риск смерти от терроризма и насилия, опасно недооценивая таких более вероятных убийц, как болезни сердца или инсульт. Короче говоря, если мы опираемся в своих суждениях только на эвристику, то рискуем делать неверные умозаключения и в конце концов впадаем в заблуждения. Цитируя Канемана, “эвристика очень полезна, но иногда приводит к тяжелым и системным ошибкам”.