Дэвид Граймс - Неразумная обезьяна [Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду] [litres]

Если бы мы поверили в такое утверждение, то возникло бы непримиримое противоречие между ним и тем, что мы наблюдаем в реальности. Очевидная абсурдность высказывания приводит к тому, что мы его отвергаем. В этом суть философского понятия reductio ad absurdum (доведение до абсурда), в котором посылки отвергаются, потому что приводят к непреодолимому противоречию. В этом отношении противоречия чрезвычайно полезны, они говорят нам, что мы ошиблись в наших допущениях или рассуждениях. Выдающийся математик Г. Харди описывал их как “гамбит, намного более изящный, нежели гамбит шахматный; шахматист может предложить жертву пешки или даже фигуры, а математик может предложить пожертвовать игрой” [5] Однажды Харди заявил, что его труды не имеют практического приложения, чем он почему-то несказанно гордился. Судьба и история пошутили над Харди, чьи работы по теории чисел стали основой криптографии, от которой мы все зависим в нашу информационную эпоху. Этот вопрос замечательно освещен в книге Саймона Сингха “Книга шифров” (Singh, Simon . The Code Book ). .

Формальные свойства математики имеют весьма любопытное происхождение, а первооткрывателем их стал Пифагор Самосский – одна из самых противоречивых исторических личностей. Прошло больше двух с половиной тысяч лет после его смерти, но имя Пифагора до сих пор живет в названной в его честь теореме о прямоугольных треугольниках [6] Эпонимический закон Стиглера, описанный профессором статистики Стивеном Стиглером, гласит, что “ни одно научное открытие не носит имя своего настоящего автора”. Первый пример – теорема Пифагора, известная еще древним вавилонянам и египтянам. Отрадно, что сам Стиглер, проявляя несгибаемую последовательность, приписывает свой закон социологу Роберту Мертону. В математике действительно есть немало теорем, авторство которых приписано отнюдь не их открывателям. Многие такие случаи были задокументированы историком Карлом Бойером, что побудило математика Хьюберта Кеннеди предложить закон Бойера: “Математические формулы и теоремы, как правило, не носят имен своих первооткрывателей”. Кеннеди иронично заметил, что это “редкий случай закона, содержание которого подтверждает его собственную достоверность”. От такого утверждения греческие философы, пожалуй, потеряли бы покой и сон. . Что же касается реального древнегреческого ученого Пифагора, то он был сложным и чудным человеком – столько же мистиком, сколько и математиком, оставившим нам в наследство любопытное духовное учение и незаурядное самомнение. Более напоминавший Рона Хаббарда, нежели Г. Харди, он основал религиозную секту своего имени – секту пифагорейцев. Подробности их верований были, разумеется, искажены за много лет и веков, и теперь мы можем судить об учении пифагорейцев лишь по немногим сохранившимся фрагментам. Известно, например, что они верили в метемпсихоз – греческую версию реинкарнации. Согласно Ксенофану, Пифагор был однажды напуган собачьим лаем, который он принял за голос своего умершего друга, возродившегося в образе пса. Последователи философа-математика воздерживались от мяса и рыбы, то есть были первыми известными из письменной истории вегетарианцами. По совершенно непонятной причине Пифагор испытывал отвращение к бобам и запрещал своим ученикам прикасаться к ним. Истинные причины этого запрета теряются в тумане веков, но версий существует несколько. По одной из них бобовым приписывали свойство священной связи с жизнью, по другой – Пифагор считал, что, испуская кишечные газы, человек теряет часть своей души.

В Самосе Пифагор жил в скрытой от любопытных глаз пещере, а именитые горожане советовались с ним по важным общественным вопросам в школе, которую он сам назвал “Полукругом”. Пифагор много времени провел в Египте, где на него оказали большое влияние символизм и загадочные обряды высшего египетского жречества. Свою школу Пифагор основал в греческой колонии, в Кротоне, где прозелиты давали клятву сохранять тайну, после чего становились членами общины. Прогрессивность пифагорейцев заключалась в том, что в свои ряды они принимали и женщин. Символизм играл в жизни общины выдающуюся роль: любой посвященный, который безрассудно решался показать чужакам почитаемые пифагорейцами священные изображения, бывал жестоко наказан.

Членам общины строжайше запрещалось мочиться, стоя лицом к солнцу, или проходить мимо осла, лежавшего на дороге. Тем не менее влияние Пифагора значительно и до сих пор, как утверждает Бертран Рассел в “Истории Западной философии”: