Габриэль Тард - Общественное мнение и толпа

Действительно, весьма вероятно, что если бы précieuses XVIII в. могли возродиться и, естественно, начать разговаривать, то их разговор был бы для нас интересен. Наверное, он представлял бы огромнейший интерес для наших феминистов. В их собраниях, по словам аббата де Пюр, «разбирают, какой из наук или какому роду поэзии принадлежит преимущество». Поднимается вопрос о том, нужно ли историю предпочитать романам или романы истории. Спрашивают о том, какой свободой пользуются и имеют право пользоваться женщины в обществе и в супружеской жизни. Свобода, восхваляемая по этому случаю, больше похожа на владычество, чем на независимость. «Мне кажется, – произносит говорящая, – что подозрения мужа дают жене право грешить». Одна précieuse хвалит Корнеля, другая предпочитает ему Бансерада как поэта более галантного и придворного человека. Третья берет сторону Шапелэна. У Скюдери рассуждают о Кино… Иногда случается, что одна из précieuse оплакивает своего друга и вдруг начинает рассуждать о печали . Она думает, что суть печали должна состоять в том, чтобы вновь переживать то наслаждение, которое доставлял покойный. Одна антагонистка восстает против этой системы, в которой она усматривает нечто варварское.

Можно видеть применение этого закона даже у дикарей. Описывая нравы диких акадийцев, Шарлевуа ( Histoire de la nouvelle France ) пишет: «Каждое местечко имело своего sagamo (начальника), не зависящего от других; но все они поддерживали между собой некоторого рода сношения, которые тесно связывали всю нацию. Они употребляли большую часть хорошего времени года на то, чтобы посещать друг друга и держать советы, на которых говорилось об общих делах». Таким образом, привычка разговаривать регулярно и периодически и специально посещать друг друга родилась у начальников племен и, распространяясь, содействовала взаимной ассимиляции соседних народов.

Во времена Бэкона в Англии зарождался разговор, и он посвящает этому предмету несколько слов в своих Опытах морали и политики , но он дает не общие утверждения , которые были бы для нас очень интересны, а общие советы , которые для нас не так интересны. Если мы будем судить по этим советам, то английские разговоры в то время должны были быть необыкновенно скромны, гораздо скромнее разговоров на континенте, возбужденных религиозными войнами. «Что касается шутки, – говорит он, – то есть вещи, которые никогда не были предметом ее: например, религия, государственные дела, великие люди, лица, утвержденные в высоком звании (высшие чиновники вроде него)», и проч.

Последствие замечательное, если подумать о том важном значении, какое приобрела в нашу современную эпоху литературная критика, высказывая суждение обо всем, даже в области философской критики, политики, социальных идей.

Тогда появляется вся иерархия формул вежливости и письменный церемониал. Высшему говорят Monseigneur , равному Monsieur . Начинают: «Поручаю себя вашей милости», обращаясь к знатной особе. Кончают: «Моля Бога послать вам долгую жизнь в полном здоровье». Ступени отмечены словами, предшествующими подписи: «Ваш слуга, Ваш покорный слуга, Ваш смиренный слуга». ( Decrue de Stoutz ). Прибавим, что письма в XVI в., так же как и разговоры, верным отражением которых они являются, лишены осторожности и вкуса, нескромны, непристойны и неделикатны до последней степени. Следующий век распространит чувство нюансов.

Между тем частные письма – так как выше, по поводу XVI в., речь шла о корреспонденции политического характера – были, по-видимому, весьма малочисленны до половины XVII в., если судить по выдержке из мемуаров мадемуазель де Монпансье, цитированной Редерером. Она говорит о принцессе де Партени ( мадам де Сабле ): «В ее время писание вошло в употребление». Обыкновенно писались только свадебные контракты; что касается писем, то о них никто даже не упоминал .

Во Франции, например, от 1830 до 1892 г. число писем увеличивалось из года в год равномерно (исключая 1848 и 1870), от 63 миллионов писем до 773 миллионов. От 1858 до 1892 г. количество телеграфных депеш возвысилось от 32 до 463 миллионов круглым числом.

Если бы это было уместно, я показал бы, что существует не меньше скрытой качественности в физических количествах, измеряемых научными прогрессами, аналогичными по существу со статистикой и не менее правдоподобными, чем она, хотя на вид более основательными.