Бруно Беттельгейм - О психологической привлекательности тоталитаризма

Дети разделились между матерью и отцом. Сыновья давно приняли нацизм, поэтому после обращения отец, презираемый женой и дочерью, стал пользоваться полной поддержкой мужской половины; теперь он был уже не так одинок. Сыновья не поддерживали взглядов матери, но и не придавали им особого значения, считая ее несовременной, непросвещенной и старомодной особой. Дочь же целиком встала на сторону матери и, как она поняла поздней, не столько по несогласию с отцом, сколько из соперничества с братьями; кроме того, ценности матери казались ей очень привлекательными, а последовательность в их отстаивании не могла не впечатлить девочку.

Став старше, дочь поняла, что политические разногласия родителей уходили корнями в их давнюю семейную размолвку. Раздор между близкими был для дочери очень болезнен, она хотела, чтобы в доме царил мир. В ней нарастало озлобление против политики, а политические взгляды все больше представлялись простым оружием в борьбе одного человека с другим, ведь политика лишила ее семейной жизни, в которой она так нуждалась. Но поскольку все, относящееся к политике, казалось ей в равной мере отвратительным, она теряла и свои антифашистские – или продемократические – убеждения.

В конце концов дочь хотела одного: чтобы семья снова сплотилась и родители жили дружно. В отрочестве она поняла, что взгляды ее матери объединить семью не сумеют; из-за них отцу придется лишиться работы, а она и братья не смогут поступить в университет. Она все еще восхищалась матерью, верной своим убеждениям, но вместе с тем и ненавидела ее, разрушившую единство семьи. Это ввергало девочку в глубокий внутренний конфликт, у истоков которого лежал конфликт между родителями.

Дочь росла, росли и ее способности оценить ситуацию трезво. Она увидела, что мать порвала все связи с миром, оставшись – ради верности своим убеждениям – совершенно одинокой даже в собственном доме. Девочка чувствовала, как ей все труднее расходиться во взглядах со сверстниками, и в конце концов признала нацизм. Отвергнув все, что отстаивала мать, дочь освободилась от внутреннего конфликта между восхищением смелостью матери и обидой на нее за раскол семьи. Перелом освободил ее и от конфликта между собственными ценностями и требованиями общества. Она впервые чувствовала глубокое душевное успокоение, однако приписывала эту новую способность наслаждаться жизнью не разрешению застарелого внутреннего конфликта, а более позитивному взгляду на мир, который внушил ей воспринятый нацизм, что еще раз говорило в его пользу.

Как видим, на самом грубом, внешнем уровне привлекательность тоталитаризма в том, что, примиряясь с ним, достигаешь согласия с ближними и остальным миром, переставая тем самым быть чужаком. На более глубоком – или высоком – уровне тоталитаризм притягателен тем, что восстанавливает внутреннюю целостность человека, подвергающуюся опасности, когда он вынужден поступать вопреки собственным чувствам. На некоторых людей потребность в разрешении этого противоречия давила так сильно, что они шли на самоубийство. Другие попадали в руки гестапо как бы из-за случайной небрежности, подсознательно мотивированной желанием покончить с этим противоречием, даже если придется отправиться в концлагерь. Но подавляющее большинство прежних антифашистов сложили оружие и встали на сторону режима. Не присоединяясь к партии и не разделяя до конца ее ценности, они стали видеть в режиме некие светлые стороны, хоть и сохранили критическое отношение к некоторым аспектам системы.

Фашистское приветствие – столь малозначительная, но оказывающая такое воздействие на людей деталь системы, – касалось лишь внешнего поведения, как и настенная карикатура на Гитлера или, скажем, в других обстоятельствах – на Сталина. Они приобретали чудовищную важность лишь потому, что всякий день и час сознательной жизни напоминали нонконформисту о его неспособности жить в согласии со своими ценностями. При всей психологической грубости подобных механизмов вряд ли кто станет отрицать их высочайшую эффективность.

Были нити и потоньше. Столь мощная сила контроля извне возобновляла в человеке детские взгляды и чувства. Только в детстве другие люди – родители – обладают подобным могуществом ввергать нас в безнадежные внутренние конфликты, если наши желания расходятся с их собственными. Вначале ребенок, как и нонконформист, противится контролирующей его силе. Но она столь же велика, сколь и притягательна (в конце концов, ничто так не удается, как успех!), и чем господство над ребенком успешнее, тем большей привлекательностью оно обладает, в конце концов усваиваясь в качестве сверх-Я.