Сергей Лазарев - Продолжение диалога

Где же тут вспышка духовного просветления?

Я чувствовал: что-то тут не так, но что, понять не мог. Сейчас я понимаю. Самая большая трагедия и самая большая печаль в мире — это отречение от любви к Богу. Это потеря любви Божественной. Самое большое искушение, позволяющее забыть о Боге и отречься от Божественной любви, — это любовь человеческая. Бог дал нам жизнь. И когда мы не можем принять краха человеческой любви и с ее разрушением убиваем свою жизнь и любовь к Богу, это и есть самая печальная повесть на свете. Любой спектакль должен приводить к катарсису. А это означает победу любви Божественной над жизнью и человеческой любовью. Древние греки это чувствовали, и поэтому самым любимым жанром в Древней Греции была трагедия.

Мое знакомство с современной драматургией оказалось плачевным. Год назад мы с женой пошли на популярный московский спектакль. Одну из главных ролей играл известный артист, достаточно талантливый, с блестящей пластикой, что он и продемонстрировал зрителям. Немного юмора, несколько комических ситуаций плюс несколько эффектных конфликтных сцен. Правда, из-за чего конфликт и в чем смысл спектакля, понять было невозможно. Актеры попросту ходили по сцене и декламировали текст. О том, что текстовой план не работает, если нет эмоциональной конструкции, явно никто не подумал. А ведь все это давно блестяще описал Товстоногов. Похоже, и постановщик совершенно не знал, в чем смысл пьесы, а замысел-то был блестящий. Без конфликта нет развития, а в этой пьесе он великолепен.

Богатый старичок имеет деньги, а значит, и власть. Он всеми управляет и все ему подчиняются. И вполне естественно, что он по своему усмотрению решает вопрос, кто на ком должен жениться, а кто за кого выходить замуж. Но тут в великолепно отработанный человеческий механизм вмешивается высшая воля и называется она любовь. Отлаженная конструкция начинает разваливаться на глазах. И кульминационная сцена должна произойти тогда, когда один из главных героев вдруг осознает ничтожность денег и благополучия по сравнению с чувством любви. Герой делает правильный выбор. Самое интересное, что старик, облеченный властью и владеющий деньгами, ему уступает. Но этого катарсиса. он уже не выдерживает и умирает. Однако в этой, смерти мы должны увидеть воскресение души, и значит, даже в момент смерти главного героя, а вернее именно в момент смерти, мы должны ощутить радость спасения любовью. Но это все я уже домысливал потом, после спектакля. А сидя в зале и около часа наблюдая за бедными артистами, которые ходили и мучительно декламировали текст, не зная, зачем это нужно, я впал в уныние.

Кульминационной сценой в этом спектакле были мгновения, когда я вприпрыжку бежал к буфету. А катарсис я испытал, когда вместо 250 грамм коньяка по ошибке хлопнул 350. Зато в зал я вернулся умиротворенный и достаточно спокойно отсидел вторую половину спектакля. Жене уже не нужно было перегораживать выход и удерживать меня, чтобы я не сбежал. В совокупности с буфетом общее впечатление от спектакля сложилось неплохое.

Второе мое посещение театра состоялось в Питере, недавно. Жена решила приобщить меня к культуре театра.

— Хватит эстрады с поющими трусиками и голосящим стриптизом. Буду тебя приобщать к настоящему искусству.

Я покорно согласился. И вот мы приходим на малую сцену одного из ведущих театров. Помещение небольшое, уютное. Я верчу головой во все стороны. Мило. Я здесь впервые и мне нравится. Мы сидим в первом ряду.

И вот началось. Постепенно гаснет свет. На сцену выходит главный герой. И единственный, как потом оказалось. Это молодой и популярный артист. Он вышел на авансцену, сделал несколько движений и замолк. Молчал он минут десять. Зал потихонечку хихикал и выжидал. Потом он начал говорить. Лучше бы он подольше молчал. Это был непрерывный бешеный монолог — страстный, темпераментный, бессмысленный. Конфликт должен быть даже в монологе, тогда он будет интересным. Как это может выглядеть? Допустим, человек излагает свою точку зрения, но у него явно нет единой позиции, она разделяется на два противоположных мне- ния. Он ощущает справедливость обоих, мечется между ними, и чем острее этот конфликт и непримиримее эти две позиции, тем интереснее будет монолог, который должен завершиться глубинным объединением этих позиций, а значит, вспышкой любви и катарсисом.

Но режиссер-постановщик имел собственный замысел. Монолога как такового я не услышал. Двадцать минут со сцены звучали непрерывные обвинения, обиды и претензии, высказываемые в адрес кого-то наверху. Я сидел, тупо уставившись на сцену, и испытывал только одно чувство — огромное уважение к артисту, который сумел запомнить бессвязный и неимоверно большой текст и потом героически декламировать его. У меня разболелась голова. Может быть, это был хороший спектакль, но я его не досмотрел. Главный герой неожиданно стал бегать из одного угла сцены в другой, со всего размаха ударяя рукой о препятствия у краев сцены. Жена стала дергать меня за руку, знаками показывая, что нам тоже пора убегать. Поскольку на катарсис я уже не рассчитывал, то горячо поддержал ее предложение. Мы вскочили и под покровом темноты побежали к выходу, впопыхах промазали мимо прохода между рядами, добежали до торцевой стены, налетели на нее и побежали назад, к проходу. Взлетев по ступенькам и подбегая к дверям, не заметили резкого уклона и кубарем выкатились из помещения, едва устояв на ногах.