Ирвин Ялом - Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти

— Вы сказали, что еще два часа после этого сна вас терзал страх смерти. Расскажите как можно подробнее все, что вы помните из этих двух часов.

— Да все то же, о чем я уже не раз говорила вам: как страшно навсегда уйти во тьму; и как больно будет моим близким, когда меня не станет. Это и мучило меня вчера ночью. Перед тем как идти спать, я разглядывала старые семейные фотографии и вдруг осознала, что, как бы ужасно мой отец ни вел себя с мамой, да и с нами, он все-таки существовал. Мне показалось, что я впервые поняла это по-настоящему. Может быть, это его фотографии заставили меня почувствовать, что, несмотря ни на что, он все же оставил в мире свои следы, и не только дурные. Да, мысль о том, что мы оставляем след, помогает. Мне становится легче, когда я надеваю старый мамин халат или когда вижу, что моя дочь едет на стареньком «бьюике», который принадлежал маме. То, что вы рассказывали мне о великих мыслителях, которые задавались теми же вопросами, тоже немного помогло, — продолжила она. — Но все-таки эти рассказы далеко не всегда могут успокоить по-настоящему. Тайна слишком ужасна: смерть — это непознанная и непознаваемая тьма.

— Тем не менее мы чувствуем вкус смерти каждую ночь. Вы знаете, что в греческой мифологии Гипноз и Танатос, сон и смерть, были близнецами?

— Возможно, поэтому я так неохотно иду спать. Как это жестоко, как чудовищно несправедливо, то, что я должна умереть.

— Джоан, все люди чувствуют именно так. Я тоже.

— Но это договор с нашим существованием. Это — договор, заключенный с каждым человеком. Со всеми без исключения живыми существами — теми, что живут сейчас или жили когда-то.

— Все равно это несправедливо…

— Все мы — и вы, и я — часть природы. А природе неведомы понятия справедливости или несправедливости.

— Знаю. Я все это знаю. Но дело в том, что у меня сейчас такое состояние ума, как у ребенка. Я каждый раз заново осознаю эту истину. Каждый раз — будто впервые. Вы знаете, я больше ни с кем не могу об этом говорить. Только с вами. Думаю, мне во многом помогает ваша постоянная готовность погружаться в это вместе со мной.

— Я очень рад это слышать, Джоан. Давайте продолжим работать. Вернемся к вашему сну, — сказал я. — Я не остался в вашем сне, а начал исчезать. Какие у вас догадки по поводу печенья? Что оно сделало с моими глазами и ногами?

— Ну, я откусывала только маленькие кусочки, а потом крошила их и забавлялась с крошками. А вы взяли и проглотили их целиком, и вот что с вами стряслось… Думаю, сон отражает мои опасения, что я жду и требую от вас слишком многого. Я только по чуть-чуть откусываю от этой пугающей темы, а вы погружаетесь в нее глубоко, и ведь не со мной одной, с другими пациентами тоже. Я думаю, что меня беспокоит ваша смерть, что и вы исчезнете, как мои родители, как все люди.

— Ну что ж, в один прекрасный день это случится, и я знаю, что вы переживаете из-за того, что я уже стар, что я умру. Кроме того, вы волнуетесь, как отражаются на мне ваши рассказы о смерти. Но я обязан оставаться здесь, с вами, пока буду физически способен на это. Я очень ценю то, что вы доверяете мне сокровенные мысли. У меня все еще есть ноги, и глаза мои ясны.

Беспокойство Джоан, что своими рассказами она может довести психотерапевта до отчаяния, не лишено оснований: психотерапевты, которые не вступали в конфронтацию с собственной смертью на курсе персональной терапии, и в самом деле могут оказаться в плену своих страхов.

Пациенты могут не только волноваться за чувства психотерапевта, но, как показывает сон Кэрол, еще и постигать границы его «могущества».

Кэрол — одна из моих пациенток, 60-летняя женщина, которая была вынуждена ухаживать за своей престарелой матерью (ее муж умер четыре года назад). Не так давно ее мать скончалась, и Кэрол решила переехать к своему сыну и внукам в другой штат, теперь ей было здесь слишком одиноко. На одном из наших последних сеансов она рассказала свой сон:

Мы вчетвером — я, женщина-заключенная, конвоир и вы — едем в какое-то безопасное место. Потом мы оказываемся в гостиной в доме моего сына — здесь безопасно, и на окнах решетки. Вы буквально на минуту выходите из комнаты, — возможно, в ванную, — и вдруг пуля разбивает оконное стекло и попадает в женщину. Потом вы возвращаетесь в комнату, видите ее распростертой на полу и пытаетесь помочь. Но она умирает, и у вас просто нет времени что-нибудь сделать для нее, ни даже просто поговорить.