Эрнест Цветков - Досье на человека

Телефонный звонок стремительно пробирается в кабинет.

– Да-да.

– Алло, это Николай Павлович?

– Я слушаю.

– Это Лукин. Мы договорились о встрече. Вы не передумали?

– Нет. Приходите в назначенное время.

– Спасибо.

– До встречи.

Лукин – по голосу чувствуется – напряжен, тревожен. Такое ощущение, словно он марионетка, и кто-то играет им. Николай Павлович слегка поморщился – не пристало психоаналитику размышлять подобным образом. Разве не понятно, что управляет им? Как и всеми нами – собственное подсознание, игра психодинамических сил, противоборство потоков влечений. Конечно – да, и все-таки… и все-таки здесь происходит что-то не совсем понятное.

Он давно начал задумываться над тем, что вокруг не все понятно в поведении людей. И почему это вдруг он решил, что род человеческий вырождается? Только судя по тому, что вокруг появляется все больше уродов как нравственных, так и физических? И поэтому тоже. Куда уходят все эти убогие, надрывные, отмеченные печатью дегенерации существа? Из мрака – во мрак, и мрак сея вокруг себя. Он думал об этом спокойно, без раздражения, злобы и мстительной усмешки сверхчеловека, преисполненного комплексом сверхполноценности. Жизненый опыт приносит мудрость, а последняя – философское отношение ко всему. Поэтому в спокойствии пребывал Николай Павлович в эти минуты.

А минуты сыпались, как мелкий дождик, накапливаясь в лужи часов. Вот и назначенный час. Николай Павлович вежлив, короток, как античный римлянин, и слегка прохладен.

– Итак, я готов выслушать все, что вы мне скажете или расскажете, – глубоко погружаясь в кресло и скрещивая пальцы, произнес доктор, – не волнуйтесь и говорите все, что вам захочется. Ничего не критикуйте из того, что вам придет на ум. Я имею виду только то, что с вами произошло за последнюю ночь. Мы постараемся вместе решить вашу проблему.

– Проблему?

– Вы бы назвали это иначе?

– Все дело в том, что мне непонятно происшедшее со мной. Я болен?

Нависшее молчание Николая Павловича казалось уже отрешенным, и в то же время эта кажущаяся отрешенность побуждала говорить, изливаться, извлекать из себя все новые и новые подробности. Молчание – великая сила, когда оно затаилось в устах профессионала или прирожденного исповедника.

Лукин провалился в этот вакуум безмолвия и взорвался потока ми откровенности, порою перерастающими в откровения. За все это время мэтр так и не сменил позы, а взгляд его оставался неподвижным. И даже тогда, когда пациент закончил рассказывать свой последний сон – воспоминание, Николай Павлович сохранял молчание и неподвижность.

Но вот наконец он перевел взгляд на клиента и мягко спросил:

– У вас нет ощущения, что все случившееся с вами, должно было произойти?

– Н-не знаю… не помню… вроде бы… хотя, постойте, постой те… незадолго до этого мне казалось, что на меня что-то надвигается – беда не беда, но во всяком случае какая-то неприятность.

– Это что-то ощущалось внутри вас или снаружи? Ведь это было чувство угрозы, не так ли?

– Кажется так.

– Так где же эта угроза находилась?

– По-моему, снаружи. Иногда мне казалось, что эта неведомая сила как-то даже надавливала на меня.

– И даже надавливала? – полувопросом – полуответом пробурчал Николай Павлович.

– Что-нибудь серьезное? – тревожно осведомился Лукин.

– Все, что с нами происходит, серьезно, – ответил Никола! Павлович с печальной усмешкой, – но другое дело, что этому не следует придавать слишком серьезного значения.

– Я болен? – повторил свой вопрос Лукин.

– Нет. И все же ваше состояние нельзя назвать ординарным. Видите ли, психиатрия как наука о душе человеческой, и не только больной, развивается как в ширь, так и в глубину. Ранее она только описывала и те состояния человеческого поведения, которые не могли быть объяснены с точки зрения элементарной логики, квалифицировались как ненормальные. Но по мере своего развития наука обогащалась за счет соприкосновения с другими областями знания – биологией, культурологией, социологией, религией. Значительный вклад внесла и мистика, на что указывал еще Юнг, один из величайших психиатров. И в этом общем синтезе появляются новые возможности для новых исследований, а значит, и для новых действий. Таким образом, подход к человеку становится более тонким и дифференцированным, но одновременно и более интегральным. Вас, вероятно, удивят такие понятия, как Бог и дьявол в устах психиатра. Но в сущности здесь нет ничего удивительного. Если эти понятия существуют на протяжении всей истории человечества, значит, они неразрывно связаны с его духовным и душевным миром, то есть с тем миром, с которым наша наука имеет самое непосредственное дело.