Эрнест Цветков - Досье на человека

Шли годы.

Волны океана, зовущегося Временем, приносили на наш берег новые судьбы, события, хитросплетения… правда, бывали и штили. Бывали и штормы. Тогда выносило обломки.

Обломки разбитых мнений.

Наш остров все больше и больше заливал океан.

На нашем острове мы уже не были полноправными хозяевами.

Скоро… А, быть может, и не очень… Во всяком случае, когда-нибудь… наш остров совсем уйдет под воду.

Тихо и блаженно плаваю я в водах воспоминаний, как эмбрион в околоплодных водах. Меня слегка покачивает, и я, безмятежно жмурясь, погружаюсь в какое-то нирваническое оцепенение. Череда отрывочных ассоциаций, словно стайка рыб, прошествовала мимо меня – долго ли, коротко ли? Где-то отдаленно тикают часы, но ритм времени не улавливает мой засыпающий мозг. Сон сознания снимает границы с времени и выпускает на волю безвременное, вневременное – Бессознательное. Мне хорошо, и я чувствую себя младенцем в колыбели. Это, наверное, оттого, что я каким-то скромным угол ком памяти, какой-нибудь скромной, совсем неприметной клеточкой осознаю, что Лиза жива.

А может быть, вообще все то, что со мной произошло – все это сон? И теперь я пробуждаюсь, и рассеиваются последние остатки кошмарных сновидений?.. И, как только я подумал об этом, я ощутил, что снова куда-то проваливаюсь, лечу, набирая скорость… пытаясь ухватиться за мелькающие вокруг калейдоскопом цветовые пятна, вспышки, полосочки. Я пролетаю сквозь это разноцветное марево. И – пустота.

Наутро выпал снег, который, впрочем, быстро начал таять. Промозглая слякоть всхлипывала и пузырилась. И с шипящим шуршанием проносились шины по дорогам, разбрасывая фонтаны грязных ошметок. Пасмурный день наползал на город, медленна заполняя переулки и подкрадываясь к окнам. Хорошо быть в такую погоду дома, погрузившись в уютное кресло своего кабинета, попивать горячий чай с лимончиком и перелистывать старые книги или же собственные записи. А быть может, и просто глядеть в окно, блуждая рассеянным взглядом среди наплывов ненастья. Есть в том некое особенное удовольствие – время от времени погружать свою душу в легкую меланхолию или смаковать собственную скуку.

Николай Павлович прислушивался к звукам падающих капель, шуршанию шин, изредка вскипающему в магической тесноте сретенских двориков, и не спеша перелистывал старые свои тетради. Ага, вот это – лекции профессора Марригети из Рима. И тут же память высвечивает залитый солнцем день, но почему-то свободный от ученых штудий. Республиканский форум – завороженная в камнях энергия Древнего Рима излучает свою потаенную силу. И очарование, смешанное с трепетом, проникает в тебя, когда ты медленно-медленно идешь от Храма Сатурна по Виа Сакра, то есть Священной Дороге, через весь Форум и выходишь в арку Тита прямо на Колизей, который обрушивает на тебя свое вселенское безмолвие. А вот эти листочки – семинары доктора Шимона в Иерусалиме. Там тоже есть своя знаменитая Виа. Только зовется она по другому – Долороза. Дорога Скорби. Последний путь Христа, по которому он нес свой крест, вздымаясь на Голгофу.

Еще одно воспоминание связано с Шимоном. Выдался знойным день, воздух дрожал и плавился. В машине с кондиционером это не ощущалось, но в окна было видно, как вибрировал раскаленный воздух. И, когда они вышли из машины и направились к двум зеленым холмикам с тесной ложбинкой между ними и одиноко растущей пальмой, Николай удивился – зачем? И тут он ощутил резкий порыв горячего сухого ветра совсем рядом с собой, хотя в округе кустарники оставались неподвижными. Лишь пальма в ложбинке дрогнула и слегка покачнулась. «Эти вот два холмика, – указал Шимон, – и есть тот самый Армагеддон, место, где в соответствии с Библией произойдет последняя схватка между силами добра и зла. Вы помните Апокалипсис?» – «Разумеется». Еще раз рванул раскаленный ветер, легко ударив в лицо.

А эта вот папочка – психоаналитические штудии Дугласа Вейна. Всплывают в памяти красные кирпичи уютной тихой Филадельфии, окутанной зеленью… И, окутанный воспоминаниями, притих Николай Павлович в своем кресле у окна, и ни о чем ему не хотелось думать. Да и не было мыслей никаких. И будто бы остановилось время, растянулось у теплого порога и, свернувшись калачиком, как верный и преданный пес, заснуло. Но день идет себе потихонечку и идет – настырным неустанным путником, и седовласый мэтр чувствует это и знает, что скоро должен явиться клиент, а за ним – и завсегдатаи ночного салона. А потому он вскоре встряхивается и готовится к предстоящей встрече.