Мария-Луиза Франц: Избавление от колдовства в волшебных сказках

Таким образом, я сказала бы, что и местная сага, и историческая легенда основаны на реальных событиях, которые когда-то переживались людьми, а затем обросли новыми подробностями и превратились в сказание, которое передавалось из поколения в поколение. Я нашла реальные свидетельства, подтверждающие эту теорию. В одной деревне в швейцарских Альпах, неподалеку от Кура, когда-то жила семья мельника, у которой была книга, куда записывались все семейные события. Некоторые потомки этой семьи теперь живут в Куре и хранят эту старинную семейную книгу, в которую записаны события, случавшиеся с их предками 150 лет назад. Там есть история о мельнике, который по дороге домой встретил лису-оборотня. Лиса заговорила с ним человеческим голосом, а вскоре после этого мельник умер. Этот мотив широко распространен во всем мире: если человеку повстречался леший — в данном случае животное-оборотень, которое может говорить человеческим голосом, — это знак того, что его час пробил.

В 1937 году один исследователь фольклора спросил местных стариков об этой мельнице, и ему ответили, что там живет привидение, и рассказали эту историю, которая в новой версии кое-что потеряла, но что-то и приобрела. Это была история о том, как лиса, которая повстречалась мельнику, проскочила у него между ног, и от этого он вскоре умер. В этой швейцарской провинции существует поверье, что в лисе живет душа ведьмы, поэтому она может вызывать воспаление кожи (рыжая шкура лисы — покраснение кожи [2] В английском оригинале: «red fox — red skin». Дело в том, что по-английски «красный» и «рыжий» цвета пишутся одинаково (red), но на русский переводятся по-разному. В сказках, да и в природе, лиса все-таки рыжая, а не красная. — Прим. переводчика. ). Так к семейной хронике добавилось распространенное народное поверье. Сообщается также, что у той лисы была душа родной тетки мельника и что именно душа тетки-ведьмы вызвала смерть мельника. Деревенская жизнь настолько скучна, что приходится придумывать такие интересные истории.

Подобные случаи демонстрируют, как благодаря вторжению индивидуального сознания формируется архетипический образ — местная сага. Если же такое местное предание имеет очень общий характер, оно распространяется в соседние селения и в процессе этой миграции теряет свой локальный характер. Например, сначала мельник имел конкретное имя и жил в конкретном месте, но по мере распространения саги она утратила свой локальный характер, то есть соответствие конкретному месту и времени, и стала более общей. Таким образом, сага лишилась местного значения, но получила более широкое признание.

Исследуя сказочный мотив, мы занимаемся чем-то вроде «сравнительной анатомии» человеческой психики: все индивидуальное или локальное в основном исключается, так как не представляет никакого интереса для нашего исследования. Несмотря на это, в дальнейшем мне все же придется вернуться к этой теории и изменить ее, ибо некоторые особые факторы все же оказывают влияние на волшебные сказки. Если сравнить сказки разных народов, можно увидеть, что при всех имеющихся чертах сходства (например, присутствия ведьм, помогающих животных и т. д.) структура волшебной сказки североамериканских индейцев заметно отличается от структуры европейской волшебной сказки, даже если не обращать внимание на имена и место действия. Исследовать миф — все равно что изучать «тело» всего народа. А исследование волшебной сказки можно уподобить изучению его «скелета». Однако, на мой взгляд, изучение сказки выявляет основные черты в самом чистом виде, и если вы хотите исследовать фундаментальные структуры человеческой психики, лучше обратиться не к мифу, а к волшебной сказке. Если применить эту гипотезу на практике, мы опять приходим к тому, о чем я говорила раньше: и герой, и героиня в волшебной сказке — это не конкретные люди, а архетипические образы.

Когда я впервые стала развивать эту теорию и постаралась убедить в ее правильности своих студентов, то столкнулась с серьезным эмоциональным сопротивлением, и тогда мне пришлось осознать, что она не нравится и мне самой. Должна повториться: я была совершенно уверена в том, что герой волшебной сказки — это не человеческая личность, но при этом нельзя избавиться от желания рассматривать его как обычного человека. Я довольно долго испытывала это затруднение, пока не пришла к выводу, что для Эго должна существовать общая инстинктивная основа и следует допустить, что в человеческой психике существует врожденная тенденция (ее можно назвать эгоформирующим фактором), которая, видимо, является одним из типичных человеческих свойств.