Абрахам Маслоу - По направлению к психологии бытия

И все же именно потому, что оно было весьма необычным и очень личным, я ощутил полное нежелание говорить о нем и не собираюсь этого делать.

Однако, проанализировав это свое нежелание, я осознал несколько вещей, о которых я хочу поговорить. Понимание того, что такого рода работа не годится ни для публикации, ни для прочтения на конференции или собрании, заставило меня задаться вопросом: "А почему?" Что такого есть в научных журналах и встречах интеллектуалов, что делает «неуместными» определенные частные истины и стили их выражения?

Так вот, ответ на этот вопрос вполне уместен на нашей сегодняшней встрече. На этой встрече мы пытаемся нащупать подход к феноменологическому, чувственному, экзистенциальному, идеографическому, частному, предельно личному; но мне стало ясно, что мы пытаемся сделать это по стандартной интеллектуальной схеме, совершенно для этого непригодной, жесткой, и я бы даже сказал жестокой.

Наши журналы, книги и конференции годятся, прежде всего, для общения и обсуждения того, что рационально, абстрактно, логично, общезначимо, безличностно, узаконено, воспроизводимо, объективно, неэмоционально. То есть они утверждают все те вещи, которые мы, "психологи личности", стараемся изменить. Иначе говоря, они уводят нас в сторону. В результате мы, терапевты и исследователи Я, по-прежнему вынуждены подчиняться академической привычке говорить о наших ощущениях и об ощущениях наших пациентов в той же манере, в какой мы рассказывали бы о бактериях, о луне или о белых крысах, предполагая разделение на субъект и объект, предполагая собственную отстраненность, отдаленность и невовлеченность, предполагая, что нас (и объекты восприятия) не трогает и не меняет сам акт наблюдения, предполагая, что мы можем отделить «Я» от «Ты», предполагая, что все наблюдение, мышление, выражение и общение может быть только хладнокровным и неэмоциональным, предполагая, что эмоция может только повредить познанию, и т. п.

Короче говоря, мы продолжаем пытаться использовать каноны и пути безличностной науки в нашей личностной науке, но я убежден, что это не сработает. Кроме того, теперь мне абсолютно ясно, что научная революция, к разжиганию которой некоторые из нас имеют отношение (конструируя достаточно объемную философию науки, чтобы она могла включить в себя чувственное знание), должна распространиться и на способы интеллектуального общения (262).

Мы должны сделать явным то, с чем мы согласны втайне, что мы глубоко ощущаем в нашей работе и что приходит к нам из глубин личности, то что мы иногда соединяем с объектом нашего исследования, а не отделяем от него, с чем мы, как правило, тесно связаны и чем мы должны быть, если только наша работа не является сплошным обманом. Мы также должны честно принять и откровенно выразить ту глубокую истину, что большая часть нашей «объективной» работы одновременно является и субъективной, что наш внешний мир зачастую изморфен нашему внутреннему миру, что «внешние» проблемы, которые мы пытаемся решить "научным путем", зачастую являются также нашими внутренними проблемами и что наше решение этих проблем является, в принципе, самотерапией в широком смысле этого слова.

Это особенно верно для нас, ученых, занимающихся исследованием личности, но, в принципе, это также верно и для всех других ученых. Поиски порядка, закономерности, управляемости, предсказуемости, постижимости в звездах и растениях зачастую изоморфны поискам внутренних закономерностей, оснований контролируемости и т. п. Безличностная наука иногда может быть убежищем или защитой от внутреннего хаоса, от страха потери контроля. Или, если выразиться более широко, безличностная наука может быть (и зачастую, как я обнаружил, является на самом деле) убежищем или защитой от личного внутри самого ученого и внутри других человеческих существ, реакцией отвращения на эмоцию или импульс и иногда даже проявлением презрения к человеку или страха.

Несомненной глупостью является попытка поместить личностную науку в структуру, которая основывается как раз на отрицании наших открытий. Бесполезно пытаться создать учение, отличное от Аристотелева, пользуясь исключительно Аристолелевой структурой. Мы не можем двигаться к чувственному знанию, пользуясь исключительно орудием абстракции. Деление на субъект и объект отбивает желание соединять. Дихотомия препятствует интеграции. Мнение о рациональном, вербальном и логичном как о единственном языке истины мешает проведению необходимых нам исследований не-рационального, поэтического, мифического, смутного, первичных процессов, сновидений. [22]Классические, безличностные и объективные методы, которые так хорошо сработали при решении некоторых проблем, не срабатывают при попытках решить с их помощью новейшие научные проблемы.