Карл Юнг - Человек и его символы

У той же женщины было другое видение, в котором она чувствовала, что день ее рождения совпал с днем воскрешения Христа. (Это было для нее гораздо важнее, чем память о матери, ни разу не подкрепившей ее веру в себя и в свое будущее, чего она так хотела во время своих детских дней рождения). Это вовсе не означало, что она отождествляла себя с фигурой Христа. Несмотря на всю его силу и славу, чего-то недоставало; и как она ни пыталась приблизиться к нему в молитве, он и его крест так и оставались высоко в небесах, и подняться туда было выше ее сил.

В этом втором видении вновь встречается восходящее солнце как символ возрождения, кроме того, в нем появляется новый символ женственности — поначалу в виде «эмбриона в водянистом мешке». Затем она помогает восьмилетнему мальчику «миновать опасное место» в реке. В дальнейшем развитии событий она уже больше не ощущает, что смерть где-то рядом. Она оказалась «в лесу у маленького весеннего водопада, где все вокруг увито зеленеющей лозой». В ее руках каменный котелок с весенней водой, в ней плавает немного зеленого мха и несколько фиалок. Она купается в водопаде. Он сверкает, переливается и льется ровно, как шелковое полотно — «и я чувствую, будто вернулась в детство».

Смысл этих событий ясен, хотя можно и пропустить что-то невзначай при таком количестве зашифрованных и меняющихся образов. Похоже, мы сталкиваемся здесь с процессом возрождения более духовной личности, которая, подобно ребенку, получает крещение на открытом воздухе. Тем временем она спасает ребенка повзрослее, являющегося некоторым образом ее собственным эго в наиболее болезненный период детства. Она помогает ему миновать омуты в реке, что говорит о ее боязни оказаться парализованной ощущением вины, если она слишком отойдет от принятых в ее семье религиозных убеждений. Здесь важно отсутствие религиозной символики. Все в руках природы; нет никаких сомнений в том, что мы находимся во владениях пастыря Орфея, а не в царстве восставшего из мертвых Христа.

За этим последовал сон, приведший ее в церковь, напоминающую церковь в Аззиси с фресками Джотто, изображающими Святого Франциска. Здесь ей было более уютно, чем в других церквях, поскольку Святой Франциск, как и Орфей, являлся дитем природы, только верующим. Это оживило ее воспоминания об обращении в новую веру, что было так болезненно, но теперь она полагала, что сможет отнестись к этим чувствам с радостью, вдохновленная светом природы.

Эта серия сновидений завершилась эпизодом, отдаленно напоминающим культ Диониса. (Можно сказать, это было напоминание о том, что даже Орфей может временами несколько удаляться от плодотворящей силы животного-бога в человеке). Ей снилось, что она ведет за руку белокурую девочку. «Мы с удовольствием участвуем в празднике вместе с солнцем, лесом и цветами вокруг. У ребенка в руке белый цветок, девочка кладет его на голову черному быку. Бык тоже участвует в торжестве и наряжен по-праздничному». Упоминание о быке воскрешает в памяти древние ритуалы — празднества в честь Диониса, на которых бог изображался в маске быка.

Но сон на этом не заканчивается. Женщина добавляет «Некоторое время спустя быка пронзает золотая стрела». Итак, помимо дионисийского возникает другой дохристианский обряд, в котором бык тоже играет символическую роль. Персидский бог солнца Митра приносит быка в жертву. Он, как и Орфей, символизирует стремление к духовной жизни, одерживающей верх над примитивными животными вожделениями человека и приносящей чувство умиротворения после церемонии посвящения.

Совокупность этих образов подтверждает еще и часто встречающуюся в подобных видениях или в последовательно продолжающих друг друга снах мысль о том, что не бывает полного покоя или передышки. В своих религиозных поисках современные люди, особенно живущие в западных, обращенных в христианство обществах, до сих пор находятся во власти древних традиций веры, борющихся внутри их за превосходство. Это конфликт языческих и христианских верований, или, можно сказать иначе, возрождения и воскрешения.

Подсказку к решению этой дилеммы можно обнаружить в первом сне женщины — в одном любопытном образе, символику которого легко упустить из виду. В могильном склепе она видела перед глазами красные кресты на золотых дисках. При последующем разборе на сеансах психоанализа стало ясно, что она вот-вот должна была пережить глубокую психическую трансформацию и перейти от ощущения смерти к новой стадии жизни. Можно предположить, следовательно, что этот образ, явившийся в момент глубокого отчаяния, должен в какой-то степени предвещать се будущую религиозную ориентацию. При дальнейшей работе с ней появились основания считать красные кресты олицетворением ее верности христианству, а золотые диски — символом ее приверженности дохристианским мистериальным культам. Сновидение сообщало ей, что она должна примирить эти христианские и языческие элементы в предстоящей новой жизни.