Теренс Маккенна: Галлюцинации, или быль о необыкновенных приключениях автора в дьявольском раю

Мы были одни — что нравилось нам обоим — и часто принимали грибы вместе. Именно во время этой гавайской идиллии я решил еще раз вернуться в бассейн Амазонки и понаблюдать за Banisteriopsis caapi в ее природном окружении, дабы удовлетворить свое любопытство относительно той роли, которую она сама и содержащиеся в ней бета-карболиновые галлюциногены сыграли в эксперименте в Ла Чоррере. Особенно меня занимал вопрос, способны ли другие туземные галлюциногены, имеющие другой химический состав, вызвать такие же переживания, как присутствующий в грибах псилоцибин. Я хотел выяснить, являлось ли то, что произошло с нами, частью общей феноменологии галлюциногенов, или же оно объясняется исключительно воздействием псилоцибина.

На Гавайях мы весь октябрь и ноябрь, с перерывами в неделю или десять дней, принимали строфарию, которую сами же выращивали, и испытали целый ряд поразительных переживаний. Псилоцибин создает отчетливое впечатление, что порой и другие могут так же ясно воспринимать галлюцинации, которые ты переживаешь. Мы с Кэт не раз убеждались в этом, по очереди пересказывая друг другу те видения, в которые погружались. И когда поток картин достигал поистине электризующей напряженности, у нас не оставалось сомнений, что мы видим одно и то же. Под влиянием псилоцибина связь души с поверхностью тела, с кожей, становится синестезийной и эмоционально усложняется. Цветовые и прочие ощущения приобретают осязаемый характер — при обычном восприятии на это даже намека не бывает. Когда наши тела соприкасались, нам казалось, что обычная психическая обособленность и целостность тела исчезает: мы таяли в сознании друг друга на вершине тантрического блаженства, и это было неописуемо сладко и наполнено диковинными и забавными возможностями для человеческого развития и парапсихологических исследований.

По возвращении в Штаты мы с Ив больше грибов не принимали. До чего же это было здорово снова с кем-то делить навеянные грибами видения: ведь до того как ко мне присоединилась Кэт, большинство грибных плаваний я совершал в полном одиночестве — неприкаянная душа, затерянная в космическом океане. К счастью, теперь нас снова было двое, и мы вместе плыли по волнам искрящихся нездешним светом измерений.

Особенно врезались в память два связанных с приемом грибов эпизода. Первый произошел как-то в ноябре, поздно вечером. Мы оба приняли по пять граммов сушеной строфарии и сидели дома, у огня, наблюдая, как за сомкнутыми веками медленно вздымается волна галлюцинаций. Казалось, передо мной проходят мимолетные, но вещие картины путешествия на Амазонку, которое мы тогда планировали. В глазах мелькали то костры, то лесные тропы. Стрекотанье сверчков превратилось в оглушительную какофонию звуков, ожидавших нас в ночных джунглях Перу. Мы с Кэт вели разговор о планах, о будущем. Будущее представлялось нам безграничным, открытым нараспашку. Именно в тот вечер мы оба приняли решение пожениться и жить вместе. Я не сомневался, что это событие станет главным поворотным пунктом в моей жизни. Мы вдвоем вышли на свежий воздух и остановились под усеянным звездами небом, близ сараев и грядок, где каждый день занимались еще более совершенной технологией выращивания строфарии. Ночь выдалась необыкновенно тихая, небо так и сверкало звездами.

Глядя на южный небосклон, я подумал: "Если ты здесь, с нами, если ты одобряешь то направление, которое приняли наши жизни, если эта загадка реальна, подай нам знак!" Я сделал шаг, чтобы догнать шедшую впереди Кэт, собираясь сказать ей: "Я попросил, чтобы нам дали знак". Но не успел я заговорить, как все небо до самого горизонта прочертила багровая полоса метеорита. Как же глубоко созвучны должны быть душа и окружающий мир, чтобы могло произойти такое совпадение!

"Бывает, что метеориты сгорают в атмосфере, — отчетливо прозвучал у меня в ушах непрошеный комментарий гриба, — но не так уж часто".

Мы сели на теплую, ласковую землю и предались набегающим волнам видений и воспоминаний. Было мгновение, когда порыв ночного ветра вздыбил листву на дотоле неподвижных деревьях. Место было безлюдное, но в тихом воздухе за много миль был слышен скорбный вой собак с близлежащих ранчо, затерянных в этой части острова. Они часами выли и визжали, и голоса их сливались в жуткий, призрачный хор. Мы терялись в догадках, что бы это могло значить, но восприняли как совпадение, столь же необъяснимое, как и знак в небе, предвестник нашего будущего.