Ирина Медведева - Разноцветные “белые вороны”

Как будто вы не подарили ребенку жизнь, а вы — дали ему непрошеный кредит, да еще под большие проценты, да еще с угрозой долговой тюрьмы за непогашение!

Мишу К. мы не забудем никогда. Этого пятилетнего мальчика, будто наследного принца, окружала толпа придворных: бабушка, дедушка и двоюродная бабушка (сестра дедушки). Они предупреждали каждое его движение, каждый шаг, каждый помысел. Они были его руками, ногами и головой. Как и положено верным царедворцам, они его обожали. Могли без умолку, перебивая друг друга, говорить о Мишиной уникальности, цитировать его высказывания, вспоминать самые незначительные эпизоды, которые в их устах приобретали звучание былинных подвигов. В общем, они наслаждались этим ребенком, вдыхали его, как аромат розы. Далее читатель почти механически дорисовывает банальную картину. Все понятно, обычная история, избаловали мальчишку, и теперь маленький тиран ими помыкает.

Но в том–то и дело, что Миша не был тираном! Ни тираном, ни рабом, потому что у раба есть стремление к свободе. Он вообще никем не был. Первое время мы ломали голову: какой все–таки характер у этого мальчика? Что он любит? Что его раздражает? Что вызывает интерес, а что — жалость? Кто он? Мы терялись в догадках, пока не поняли одну печальную, если не сказать — страшную, вещь: перед нами была кукла. Поэтому мы и не могли ответить на вопрос «кто он?». Ведь кукла–это не «кто», а «что».

Нам так хотелось, чтобы он хоть разок покапризничал, похулиганил — короче, пусть негативно, но проявил свою волю! Увы, Миша был идеально послушен. Скажешь «иди» — идет. Скажешь «садись» — садится. А не скажешь — так и будет стоять столбом.

Самое ужасное, что его бабушек и дедушек это нисколько не настораживало. Наоборот, именно от этого они и были в полном восторге. Их беспокоило только одно (с этим–то они к нам и обратились): Миша заикался. Иногда слегка, а иногда очень заметно. Маленькая досадная поломка в таком чудесном, таком отлаженном кукольном механизме. Требовался ремонт.

Когда мы это поняли, нас перестала умилять горячая любовь Мишиных родственников. Она опутывала мальчика, словно паутина. Без подсказки он не отвечал даже, как его зовут и сколько ему лет. Правда, ему никто и не давал ответить самому.

Нам захотелось увидеть Мишину мать, и тут выяснились совсем странные подробности. Мамы в Мишиной жизни не было. Вернее, была, но только раз в неделю, по воскресеньям. Нет–нет, она вполне здорова и не страдает алкоголизмом или безнравственным поведением, поспешили успокоить нас бабушки, просто не стоит ее посвящать в эти дела, когда около мальчика трое таких серьезных взрослых. А мама, дескать, слишком молода, ей всего 25, она, в сущности, ребенок. Мало ли, что она хочет жить со своим сыном! Ее папа, мама и тетя решили, что мальчику с ними, тремя пенсионерами, будет лучше. Ведь у них много свободного времени, которое они без остатка могут посвящать любимому внуку. А главное, они в отличие от Мишиной мамы знают, как полагается воспитывать детей…

Мы поняли, что маме ребенка не отдадут. Это решено и подписано. Давно, окончательно и без нас. Но поскольку к нам все–таки обратились за помощью, а мы уже поняли, что речевые «сбои» в данном случае — лишь отражение гораздо более серьезной «поломки» — полностью подавленной воли, — мы попытались хоть немного ослабить давление со стороны бабушек–дедушек,

— Хорошо бы давать Мише побольше самостоятельности, — сказали мы, — например, он уже может гулять один во дворе. Под окном, конечно.

— Что вы! — ужаснулись родственники. — Мы его н и к о г д а никуда не отпустим одного.

— Но ему скоро в школу.

— Ну и что? Слава Богу, его маму мы и в школу, и в институт водили за руку.

— До каких же пор? — поинтересовались мы.

— До самого ЗАГСа! — последовал гордый ответ. — И ничего, человеком выросла. Без всяких глупостей!

«А также без права растить собственного ребенка», — подумали мы. И за полной бессмысленностью прекратили беседу.

Это, конечно, крайний случай (хотя в нашей практике, увы, не единичный). Но так называемая гиперопека, когда родители окружают своего ребенка излишней заботой, сегодня явление достаточно распространенное.

Почему? Скорее всего, по совокупности причин. С одной стороны, больше женщин теперь сидит дома и занимается семьей. С другой, пресса и телевидение постоянно пугают чудовищным ростом преступности. И вообще гиперопека свидетельствует, на наш взгляд, о росте бытовой культуры. Может быть, это звучит неправдоподобно: какая же культура при таком разрушении и хаосе? Да и какая гиперопека?! Сопливые мальчишки торгуют газетами, моют машины, спекулируют бензином! Правильно. Один спекулируют бензином, а других водят за руку в институт. Что поделаешь? Прогрессивные мыслители нам уже объяснили, что это называется расслоением общества. И что это очень прогрессивно. (Интересно, что особенно пропагандируют детский труд те, чьи отпрыски учатся в Гарварде, отдыхают на Мальте или, в крайнем случае, посещают элитарные московские лицеи. Но это так, к слову.)